Вкус крови. Виктор Гусев-Рощинец

Кашевар согласно кивнул. Идем обратно, сказала Аглая.

      Они вернулись в гостиницу. Аглая подошла к конторке и спросила: в каких апартаментах комендант Майдана? Ей назвали номер. Они поднялись на третий этаж и тут же наткнулись на дюжих охранников. Комендант занимал весь этаж. По личному вопросу? Их бегло ощупали на предмет оружия и пропустили.

      Это оказался маленький невзрачный человечек с глазами умалишенного. Сделку заключили быстро. Он берет всю партию оптом. Для поднятия революционного духа все средства хороши. В топку надо подбрасывать горючего. Демократия требует жертв. Украина таки прорубит себе окно в Европу.

      На столе появилась бутылка коньяка. Аглая достала из сумочки конфетку – подарок. Комендант вежливо поблагодарил. Выпили – за успех Великой Украинской Революции. Шербан принес коробку. Это первая партия, сказала Аглая. Если уважаемый комендант пожелает, поставки будут следовать в соответствии с заказами. Еще немного светской беседы, обмен «позывными», и они ушли. В сумочке у Аглаи остался лежать чек в Национальный банк Украины, подписанный неким Д. Брайденом, и «охранная грамота» – пропуск на бланке СБУ Украины.

      Нас убьют, сказал Шербан, мы даже не успеем дойти до банка. Аглая усмехнулась. «Не думаю. Деньги-то чужие. Ты видел его глаза? Это фанатик. Фанатики – люди действия. Они убивают – но только за идею. Не из-за денег. Вспомни Французскую Революцию. Тоже ведь „великая“. И наша Октябрьская – не лучше. Но главное – он будет ждать следующего заказа. Демократия ненасытна».

      Они благополучно получили деньги и отправились в Крым. Вскоре в Ялте открылся небольшой отель с поэтическим названием «Аглая».

      Едва Крым отринул ненавистное бандеровское иго, я поспешил припасть к его многострадальной груди. Мне не терпелось пробудить впечатления, питавшие мою «севастопольскую страду» – моего «Шпиона неизвестной родины». Вновь увидеть Ялту, город моей мечты! Я воспел его безымянным в «Железных зернах».

      Я шел по ялтинской набережной, удаляясь от Морского порта. Вспоминал. Передо мной вставали годы – пятьдесят пятый, пятьдесят шестой, годы моей студенческой юности, окрашенные в тона беззаботного веселья. Тирания пала, прогнулся «железный занавес», повеяло оттепелью. Все говорили по-русски, Но все вывески были на украинском. Казалось, это не предвещает ничего плохого. Нам не дано заглянуть на полвека вперед.

      В порт вошла туристическая «Бретань». Мы танцевали на причале «буги-вуги» с милыми француженками под звуки джаза. Музыканты в шутовских одеждах восседали на самодельных подмостках.

      Я искал пристанища. В дальнем конце набережной я увидел небольшую двухэтажную гостиницу. На фронтоне прочел: «Аглая». Я вошел. Навстречу мне из-за конторки вышел коренастый мужчина лет пятидесяти. Представился – Максим Шербан, администратор. Мы обменялись рукопожатием. Меня поразило будто вырубленное из камня его лицо. Я подумал – господи, вылитый Жан Габен! Он проводил меня в номер..

      Нередко