Братья. Селим Ялкут

говорят, было иначе – Сказал сеньор. – Что ты не помог своему, и теперь защищаешь его убийцу. Сам Готфрид узнал об этом. Что скажешь?

      – Только то, что сказал. Люди мои, я сам хочу ими распорядиться.

      – Тогда я прошу тебя. Подари их. Готфрид просит тебя об этом. Мы сможем расплатиться, ты будешь доволен.

      – После смерти Редживаля я оставил их в доме, который отметил своим именем. Я пришел сюда, и я здесь.

      Лекарь закончил перевязку и вышел. Сеньор долго молчал.

      – Значит, ты отпустил их. – Сказал он, наконец.

      – Я должен был идти. Но дом принадлежит мне. Мой знак стоит на нем. И я собираюсь вернуться.

      – Редживаль был одним из людей Сент-Жилля. Теперь, когда идут переговоры о судьбе города, и могут вспыхнуть старые обиды, герцог хочет оказать Сент-Жиллю услугу. Его люди требуют отомстить за убийство Редживаля. Они настаивают на своем, как и ты. Что скажешь?

      – Позволь мне вернуться туда и решить.

      – Пусть так. Учти, провансальцы злы на тебя. Ты находишься под нашей защитой, но будь осторожен.

      Разговор был закончен.

      – Я не мог поступить иначе. – Объяснил я Артенаку. – Но почему он не хочет подтвердить мое право?

      – Ты имел право не уступать. Он защищал тебя, как в шахматах защищают пешку. Но есть и другие фигуры. Он дал тебе выбрать. И ты должен сам отвечать за этот выбор.

      Что я мог ответить? Лицо девушки стояло передо мной. Оно звало меня. – Я вижу, ты действительно хочешь вернуться. – Сказал Артенак, читая мои мысли. – Я пойду с тобой. Не будем откладывать. К тому же, я вижу, тебе не терпится.

      На рассвете мы отправились в путь. Нужно было использовать недолгое время, отделяющее ночную прохладу от удушливой дневной жары. Город был прибран. Уцелевших язычников заставили вывезти и сжечь мертвых. Грабеж закончился, теперь убийство наказывалось. Шатались беспокойные пьяницы, не отличавшие дневной свет от ночи. Появились старики, им нечего было терять, остальные еще прятались по убежищам и подвалам. Говорили, под Иерусалимом прорыты подземелья и многие обитают там, дожидаясь, пока остынет наш гнев. Везли в кожаных мешках воду. А чуть в стороне слышались мирные звуки городского базара. Он остался от нас по правую руку. Нам не нужно было таиться, но и не следовало без нужды попадаться на глаза нашим врагам. Улицы здесь представляют сплошные стены и трудно узнать, что происходит за ними. Но сам город лежит на холмах и часто открывается сразу весь. Сверяясь по башне, которую, как я узнал позже, называют Давидовой, я мог быть уверен, что иду правильно. Ближе к цели, я отыскал еще одну примету. Несколько кипарисов, которые здесь редкость, служили хорошим ориентиром. Так мы оказались на месте. Мой знак блестел и был заново наведен. Кто-то позаботился о моем владении. Улица оставалась пустынной, люди только просыпались. Слышались голоса и фырканье лошадей. Отсюда было уже недалеко от городских ворот, и улица стала намного шире и ровней.

      Двор был тих, хранилище для