Сад наслаждений. Игорь Шестков

от платья помешал. Или что еще. Надо на допрос Приходько пригласить, да из комнаты выйти. Будет признание через пять минут. Идея! Так и сделаю. Придется парторгу бутылку ставить. Или каких-нибудь мусоров позвать – пусть они поработают. Но эти звери кости поломают. Отвечай потом… Крюк проклятый мне покоя не дает. Не могла Федотья на нем удавиться. Что же он, сам из стены вылез?

      Под утро снилось мне, будто опять я в погребе. Темно там. Сыро. И тут, как в кино, понемногу стало светлеть. Как будто мой кабинет появился, только в окнах не свет, а стены подвальные. Вижу письменный стол. На столе не бумаги и телефон, а Линкин, мой подследственный, связанный лежит. Рядом – Приходько с маленьким прутиком в руках. Этим прутиком Приходько Липкина по голому заду лупит. Слышно, как прутик в воздухе шипит. Липкин стонет. Приходько меня увидел и сказал:

      – А, это ты Шурик, ну продолжай сам.

      И мне прутик подает. А сам исчезает. Беру я в руки прутик, а он начинает расти и изменяться. И вот уже у меня в руках солдатский ремень с пряжкой.

      Липкин говорит мне:

      – Товарищ старшина, вы уж постарайтесь, уважьте меня! Врежьте погорячее. Только пряжкой не бейте.

      Я заверяю его:

      – Зачем пряжкой, мы тебя ремешочком оттянем. По-армейски.

      И начинаю Липкина пороть. Порю долго, до крови, и все мое нутро от вожделения поет и светится.

      Спрашиваю:

      – Ты зачем Федотью задушил, чудо морское?

      А он мне:

      – Так ведь она с Петькой, Сидоровны сыном, спуталась.

      – Как, – говорю. – С Петькой? Нет у Сидоровны сына. Врешь ты все, подлец. От себя вину отводишь. Крюк в погребе зачем из стены выдернул?

      – Не виноват я, товарищ старшина, оговорили!

      – Кто тебя, сукиного сына, оговорил? Кому ты на хер нужен?

      – Не виновааат я…

      Тут он медленно поворачивается ко мне лицом, и лицо его делается мертвым. И передо мной на столе лежит уже не Липкин, а Федотья. Страшная, в трупных пятнах. Из помятых грудей синюшное молоко сочится. Язык до подбородка достает. Тут меня во сне оторопь взяла. А она в себя свой распухший язык втянула, посмотрела на меня остекленевшими глазами, и говорит:

      – Иди ко мне, любимый!

      И ноги развела.

      Я лег на нее…

      Проснулся опять в поту. Что же это со мной? В прокуратуре часто умом трогаются. Может к врачу сходить? Так и так, скажу, мне мертвые снятся, и я с ними в половую связь вступаю. Врач тут же донесет куда надо. Запрут в дурдом. Галоперидол. А там, прощай жизнь. Помирать страшно. Вдруг там пустой погреб с пауками? В школе проходили.

      Еще раз в деревню ездил. Всех подряд расспрашивал.

      – Видели кого у Федотьиного дома? Заходил кто в дом?

      – На праздники все друг к другу ходили, а третьего – нет, никого не видели.

      В электромонтажке спрашиваю:

      – Когда Афанасий в понедельник вечером домой пошел?

      – Может в пять, а может и в семь. Он один остался, все остальные по деревням мотались. С самого утра тут один сидел,