Дембель. Андрэ Линден

в упор уставился на Рене, который окопался в подушках на диване как в блиндаже перед битвой.

      – Повторите, что вы сказали?

      – Я твой отец, сынок! – с нежностью произнёс здоровяк, поблёскивая глазами.

      Повисла напряжённая тишина, её нарушал только гул машин, доносившийся из открытого окна.

      Нелепость ситуации достигла масштаба, при котором любые слова беспомощны, так как неспособны передать происходящее, поэтому ошеломлённый Рене молчал, не замечая, что у него отвисла челюсть.

      Не дождавшись его реакции, самоназванный отец сказал:

      – Понимаю, я сам ни за что не поверил бы. Дай мне несколько минут, я тебе всё объясню.

      Молчание он воспринял как согласие и продолжил более уверенно:

      – Начну, наверное, с главного. Я только что демобилизовался. Сорок лет я верой и правдой отслужил на благо Содружества Галактик и установленного террапорядка. Имел честь представлять двести сорок третье поколение Небесного Взвода. С доблестью участвовал в пяти тысячах двухстах восьмидесяти семи боях и семи тысячах четырёхстах одной коррекции пространства и времени. Награждён одной личной модификацией и одной добавочной. Отмечен за особые заслуги почестями по третье колено. Уволен в запас с тремя процентами арсенала в терразвании «сержант».

      Он вытянулся по стойке смирно, произнося слова легко и торжественно с чеканным ритмом: так рапортуют настоящие герои в голливудских фильмах, с достоинством и гордостью осознавая свой значительный вклад в общую победу. На его глазах опять навернулись слёзы.

      – Прости меня, я что-то расчувствовался. Понимаешь, перед дембелем всем освежают память: принудительно активизируют воспоминания о земной жизни, чтобы прошлые мечты, привязанности и привычки обрели актуальность и помогли адаптироваться. А то большая часть солдат не хочет возвращаться на родину, – мужчина ухмыльнулся, почесал затылок, вспоминая что-то. – Если честно, я тоже сомневался… А сейчас плачу, как девчонка, наверное, они там что-то перекрутили, – улыбка сошла с его лица и он серьёзно посмотрел на Рене.

      – Пойми меня правильно: я ни на секунду не переставал любить вас с мамой, тоска разъедала мне душу каждый день все эти сорок лет. Я боялся, что вы не примете меня такого. Мы же все там, среди чужих миров, перестали быть людьми, по крайней мере, так казалось, и я не хотел огорчать вас тем, что перестал быть человеком. Но память творит чудеса, и теперь десятки военных лет мне кажутся сном, а я снова Эдвард Морган, и я здесь, в Париже, а рядом – повзрослевший сын!

      Рене показалось, что ещё мгновение и этот сумасшедший бросится обниматься. Треволнений на сегодня было достаточно. Напряжение последних часов неожиданно схлынуло, и Бенуа овладело полное безразличие. Промелькнула даже мысль: если это снимают реалити-шоу, то ему совершенно наплевать, что он выглядит как последний идиот.

      Уверенно поднявшись с дивана, Рене одёрнул брюки, которые оголили тощие лодыжки, и начал пятиться к двери, намереваясь как можно быстрее покинуть этот сумасшедший дом.

      – Мсье,