Бункер. Дмитрий Сарманов

козырька вниз, помог не навернуться Максу, а Генрих отмахнулся от нас и остался сидеть снаружи, меланхолично докуривая очередную сигарету. Рептилии не мерзнут.

      Перед тем, как уползти внутрь, в тепло, я оглянулся и увидел, как еще один поезд отсюда туда проехал по горизонту светящимся рядом желтых окошек, и я четко представил, как завтра вглядываюсь изнутри в темноту за стеклом, тщась разглядеть в темноте уродливое двухэтажное здание на высоком берегу за рекой и одинокого Генриха в своем кресле на бетонном козырьке над крыльцом.

      * * *

      Тяну дверь на себя и вхожу внутрь. Зал пуст, три столика у окна, задернутого плотной пыльной шторой, четыре – в глубине. Небрежно придвинутые стулья, тщательно протертые деревянные столы, кое-где даже лежат картонные кругляшки под пивные кружки – ощущение, что посетители или только разошлись, или вот-вот нагрянут. Во всю дальнюю стену – стойка бара, за ней деревянные полки до потолка, заставленные бутылками. Любой ценитель алкоголя убил бы за такую коллекцию – здесь есть все напитки, про которые я когда-нибудь слышал, и вдвое больше тех, про которые не слышал никогда. Как всегда ровно посредине за барной стойкой, стоит Рон, флегматично протирая стаканы полотенцем.

      ‒ А, это ты, ‒ говорит он, не поднимая глаз.

      Сколько я здесь не был – месяц, год? Черт знает, с чувством времени у меня вообще не фонтан, а в этом месте – и подавно.

      Я сдираю с себя насквозь мокрую куртку и вешаю ее на спинку стула, поближе к камину, но то, что под курткой ничуть не суше. Шлепаю промокшими кедами по деревянному полу к барной стойке, оставляя за собой влажные следы. Рон наконец поднимает глаза и смотрит на меня взглядом недовольной уборщицы.

      ‒ Чертовски рад тебя видеть! ‒ искренне говорю я.

      ‒ Ага. ‒ Рон откладывает полотенце, берет один из только что протертых стаканов и ставит передо мной. ‒ Что будешь?

      ‒ Как всегда. Можешь не спрашивать, я все равно не помню название.

      Рон достает примостившуюся где-то между ХО и чем-то очень ирландским, очень односолодовым и очень дорогим неприметную квадратную бутыль без этикетки. Я усаживаюсь на высокий табурет напротив него. Стакан передо мной, он наполнен светлой янтарной жидкостью, на дне чуть заметно пляшут блики, как будто от лучей отсутствующего здесь солнца. Из стакана пахнет хорошим виски, и еще чуть-чуть морем, дождем и только что скошенной травой. Делаю первый, самый большой глоток, горло обжигает, но совсем немного. И практически сразу чувствую, как тепло разливается от горла вниз, а замерзшие руки, промокшие насквозь ноги, мокрую холодную одежду, прилипшую к телу, чувствовать наоборот перестаю. Хочется уже закрыть глаза, повесить на физиономию умиротворенную улыбку и сидеть так, словно сфинкс, до конца времен. При этом голова остается удивительно трезвой и ясной, и после второго глотка, и после третьего – уже маленьких, смакующих вкус.

      Я никогда не запоминаю, как называется то, что в бутылке, хотя Рон