Кто стрелял в президента. Елена Колядина

мол, мало того, что Люба не летает, так еще и ходить не может, и зашмыгала клювом.

      «О, мое сердце, ветра порывы, плачу с дождем и лечу к обрыву!» – неожиданно с удовольствием заголосила чайка Любину песню, вспомнив про свою несчастную любовь прошлого охотничьего сезона.

      «Ой, не думала я, не гадала, что эдак моя жизнь окончится, – то ли не заметив возобновившегося движения, то ли обрадовавшись возможности лишний раз громко пострадать, продолжала причитать коляска. – На дне морском, в страшной мучительной водянке».

      Инвалидная коляска полагала себя великомученицей. Она любила думать о том, как беззаветно посвятила жизнь Любе. Осталась рядом с ней, забыв о своей личной женской судьбе, хотя по молодости было дело – подкатывали к ней разные… Грузовая тележка из продуктового, например. Нарочно с ящиками подкатил: яблоки «джонатан», цыплята по рубль семьдесят, все дела. Но при более близком знакомстве оказалось, что грузовая тележка – пьяница и матерщинник. Нет уж, лучше одной. Правда, однажды рассердившись за какую-то мелочь на Любу, коляска перечитала в газете «Знамя рыбзавода» объявления о знакомстве. И даже позвонила по одному: «Ручная тележка, ветеран рыбной промышленности в отставке, ищет спутницу жизни для серьезных отношений на ее дачном участке. Согласен на переезд из сельской местности».

      «Вэ-пэ есть?» – строго спросил ветеран.

      «Вопросы? Да, есть, – элегантным голосом подтвердила коляска. – Сколько вам лет?»

      «Вэ-пэ значит «вредные привычки». А вопросы буду задавать я, – отрезал жених, воодушевленный огромным количеством откликнувшихся одиноких претенденток – звонил даже молодой дамский велосипед. – Сразу предупреждаю: без детей. Дети есть?»

      «Любовь», – пролепетала коляска.

      «Любовь, секс, это само собой, – развязно ухмыльнулся жених. – Дети от любви, спрашиваю, есть?

      «Да она еще маленькая, Любовь».

      «Дура какая-то, – пробормотал в сторону жених. – Сколько спиногрызов, спрашиваю?»

      «Один… Одна».

      «Двое? Не-е, мне с таким приданым баба не нужна. Только что каталка из горбольницы звонила: не замужем, в медицине разбирается – клизму поставить, градус измерить, спиртом протереть. Худо ли, когда в доме медик свой? Вот это, я понимаю, невеста. А с короедами…» – и жених грубо прервал связь.

      Коляска охватилась стыдом, который жаркой волной прокатился по всем металлическим деталям: так ее еще никогда не переезжали! К вечеру тоска унижения сменилась болью за Любу. «Никому-то, горюшко мое луковое, не нужна. На моих руках, блестящая моя, выросла, так неужели я тебя покину, на телегу навозную променяю? Да пропади они пропадом, мужики проклятые!» – наконец, решила коляска и еще более самозабвенно, не помня себя, предалась служению Любе. Коляска ухаживала за ней истово, до изнеможения, до скрипа опор и рамы. Уж очень болела за Любушку душа. И было до исступления приятно жертвовать собой!

      «Все-таки, какие все коляски разные, – шепотом