Работа над ошибками. (2.0). Иван Сергеевич Чернышов

прямо в эту банку не стошнило! Такой был запах, ты таких не нюхал! Ох, что ты! Я закашлял, побежал сразу в ванную и в раковину смыл. Кровь уже какая-то натурально коричневая была, как… ну, ты понял. А потом на сливе несколько таких червячков белых осталось, меня снова чуть не вырвало… опарыши… может, это были опарыши? Черт их знает, как они выглядят. Вот такое мы едим, – заключил Дмитрий Викторович, вставая из-за стола и подходя к окну.

      Голобородько не пропускал ни одной встречи с поэтами, куда он ходил не ради самих поэтов, а чтобы послушать вопросы от наших горожан, казавшиеся ему до неприличия глупыми.

      Легко, конечно, называть других глупыми, выставляя себя исключительно со стороны иронической и мнения не высказывая, да только Голобородько щеголял, главным образом, самоиронией, что для общества нашего было даже и неприлично, ведь у нас каждый уверен, что он себя не на помойке нашел, в чем я, должен признаться, весьма и весьма сомневаюсь.

      Так вот, когда на встрече с каким-то мелким, но московским, однако же, поэтом один местный восторженный паренек задал пронзительный вопрос «Когда же у нас в литературе появится новый гений уровня Толстого, Достоевского?», Голобородько поднялся и ответил за москвича:

      – Вот он, гений уровня Толстого. Это я.

      И поспешил покинуть аудиторию под смех почтенной публики.

      Историю эту Голобородько рассказывал торопливо, перескакивая опять к Лаврову, точнее, к их диспуту о майдане: Лаврова рассердило, что Голобородько почему-то не имеет своего мнения по этому острому вопросу.

      – Пускай они сами разбираются. На что им мое мнение?

      – Оно не им, а самому вам нужно. Съездили бы сами, посмотрели. Вот я на майдан ездил и своими глазами видел.

      – А я не видел, и мне не надо.

      – Да ведь вы же сами, кажется, украинец? – после паузы спросил Лавров, прищурившись.

      Голобородько ничего не ответил, а только поскакал немножечко на месте, а затем и удалился с самой веселой улыбкой на свете.

      Голобородько не любил и Гоголя… Знаете, мне все кажется, что я записываю эти обрывки воспоминаний не в компьютере в текстовом редакторе, а на листке обоев, настолько все разрознено и не прибрано, наспех зафиксировано, в кучу свалено, даже не совсем по хронологии… будто эта свалка моей памяти – как несколько скетчей, набросков для будущих сюжетов, из чего затем кому-нибудь удастся что-нибудь приличное состряпать, потому что самих сюжетов в принципе очень мало, мы чаще видим их интерпретации.

      Например, шукшинский сюжет о Рыжем другие писатели интерпретировали бы так:

      Интерпретации рассказа Шукшина «Рыжий»

      Как бы написал Леонид Андреев

      Когда Рыжий ударил грузовик обидчика, тот как-то весь накренился, перевернулся и загорелся, а затем и взорвался, и голова обидчика, силою взрыва оторвавшаяся от бездыханного тела, страшно взирала