Арьяны. Зов крови. Елизавета Версан

возвращает.

      – Ты совсем не привлекаешь меня к похоронам, – бросаю я как бы между делом.

      Пашка утаскивает из-под ножа колечко огурца и, прожевав, спокойно отвечает:

      – А ничего и не нужно. Всеми приготовлениями занимается историческое общество.

      – С какой стати?

      – С такой, что Василий – один из его основателей. А семьи членов общества имеют право получать любого рода поддержку.

      Рука так и замирает над разделочной доской.

      – Василий? Наш прадед?

      – Да. – Пашка вальяжно откидывается на спинку стула. – Ты разве не знала?

      Нож слишком резко входит в мякоть помидора, отчего мелкие брызги хаотично разлетаются по столу.

      – Нет. Я вообще мало что знаю о родственниках.

      – И почему тебя это беспокоит? Большинство людей так живёт.

      – Потому что для меня обычное сочинение на английском про семью оборачивалось катастрофой. Сколько бы вопросов ни задавала, получала либо сухие факты, либо общие фразы.

      Пашка снисходительно хмыкает.

      – Ну спрашивай, что интересует. Может, смогу удовлетворить твоё любопытство.

      – Серьёзно? – оживляюсь я.

      Брат многозначительно разводит руками.

      – Ладно. – Дорезаю последний помидор и отхожу к мойке, чтобы скрыть неловкость первого вопроса. Можно было бы начать издалека, проверить, насколько вообще Пашка готов откровенничать, но интуиция подсказывает, что он не станет увиливать, как родители или бабушка.

      – Почему до этого ты ни разу не выходил со мной на связь?

      Сквозь тихий плеск воды слышу его тяжёлый вздох и на автомате оборачиваюсь. Брат не выглядит застигнутым врасплох. Очевидно, он ждал этого вопроса. Что ж, тем лучше.

      – Тебе не понравится, – тихо отвечает он.

      Услышав мой раздражённый вздох, Пашка примирительно поднимает руки и спешно оправдывается:

      – Я не соскакиваю, просто предупреждаю. – Он проходит мимо меня и наклоняется к духовке, чтобы достать картофельную запеканку, которую он чудесным образом умудрился сделать из моего провального блюда. – Подай, пожалуйста, зелень.

      Молча передаю ему миску и замираю возле буфета в ожидании. Хочет испытывать моё терпение – пожалуйста. И не таких раскалывали.

      – Твой отец и бабушка были против нашего общения, – наконец, говорит Пашка, явно переусердствовав с напускной небрежностью в голосе.

      – Что за чушь! – хрустальная посуда угрожающе дребезжит от резкого движения. – Они бы ни за что …

      – Я же предупреждал: тебе не понравится.

      Мы замираем посреди кухни, сцепившись взглядами. Всматриваюсь в его напряжённое лицо, пытаясь прочесть эмоции, и с ужасом понимаю, что это правда. Неприятное чувство обиды обжигает грудь.

      – Но почему?

      – Видимо, боялись, что разрушу образ нашей идеальной, – он выразительно изображает пальцами кавычки. – Семьи.

      – Каким, интересно, образом?

      – Ну, к примеру, разболтаю пару нелицеприятных фактов из биографии драгоценного Василия, о которых все старательно умалчивают.

      От