Санитарный на станцию «Любовь». Григорий Жадько

Казалось, я находился в доме, из которого вынесли все вещи и даже вынули окна и двери. И сквозняк гулял в пустых комнатах, и шевелил листами газет и журналов, и откидывал засаленную старую занавеску из дешевого ситца, и только где-то по привычке слышалась песнь сверчка. Он один не понял, что дом покинут.

      Паровоз, было набравший привычную скорость, сбросил тягловое усилие и колеса по рельсам застучали медленней, все реже и реже. Издалека раздался приветственный гудок и паровоз тут же отозвался, задохнулся сиплым басом.

      Поплыли станционные огни, мутным желтым светом заливая столик, полки; и кругом появились бегущие по купе тени. Перемежаясь, они накрывали меня, исчезали, становясь, все более медлительными. Наконец, машинист притормозил сильней, и вагоны дробной чередой застучали буферами, останавливаясь окончательно.

      «Ну, вот и все!» – подумал я, поднимаясь, оглядывая второпях купе и пытаясь, при этом не скользить взглядом по тонкой переборке, которая отделяла меня от моей милой спутницы. Там было необычно тихо. Я нарочито громко щелкнул замком и хлопнул дверью, выходя в коридор. В ответ тишина. Я медленно, шаркая как старик, поплелся на выход и уже почти вышел, как позади себя услышал тихий щелчок и скрип открываемой двери. Я остановился, боясь обернуться и ошибиться в своих предположениях. «Только не оборачиваться! – загадал я. – Если не оборачиваться все может быть!» – тешил я себя пустыми надеждами. А вдруг! Нет не вдруг! Это было невозможным, но это произошло! Рядом у самого уха я почувствовал горячее дыхание и громкий взволнованный шепот:

      – Вы не зашли?!

      – Зачем? – глухо и отчужденно промолвил я.

      – Попрощаться!

      – Попрощаться! … Зачем? – тупо и неприязненно повторил я опять, не понимая сам, что говорю, и что со мной происходит.

      – Пра-а-авда за-а-чем, – протянула она, в задумчивости растягивая слова.

      И растерялась.

      – Так глупо, – заявил я, – один миг счастья!

      – Ведь, правда. Так будет лучше вам и мне, – неуверенно промолвила она.

      – Насчет вас не знаю, а мне, … а мне… – замялся я, не зная как продолжить.

      – Так мы с вами по-настоящему и не успели сыграть в вашу игру на откровенность, – с грустной улыбкой в голосе, произнесла моя милая спутница.

      – Вы правы! Что-то не получилось! Наверно я зря ушел.

      Я смотрел на нее отчужденно и голос мой звучал как бы издалека.

      Она ничего не ответила. Я подождал и вышел на перрон. Маша последовала за мной. Она взяла рукав моей рубашки и отцепила серебряную винтажную запонку с зеленым дымчатым нефритом. Тугая квадратная запонка поддалась с трудом, но ее ловкие маленькие пальчики пересилили плотную ткань.

      – Вот так! – заявила она и спрятала ее у себя в кулачке.

      – На память?! – грустно улыбнувшись, поинтересовался я.

      – На память! – согласилась моя милая спутница