Терма. John Hall

сумку, которую тащил я, когда мы поднимались на борт, и замахал руками:

      – Верю, верю! Но эти ключи мы специально разрабатывали. Для эксклюзивности, так сказать.

      – Для чего? – недоумённо пробормотала Краска. – Это что за слово ты тут сказал?

      – Неважно.

      – Слушайте, у меня вопрос к вам появился, – весело сказала Краска, – он вам взорвет мозг!

      – Может, не надо? – я заранее представлял то, что должно произойти.

      – А давай! – возразил Нэк.

      – Сколько лет прошло после катастрофы?

      – Достаточно много, – буркнул я.

      – Допустим. Не будем вплетать цифры, – кивнула Краска. – Итак, уважаемые господа знатоки, вопрос! – я напрягся, предвкушая какой-то подвох. – Как я могу быть уверенной в правильном понимании прочитанного мной в книгах, написанных задолго до моего рождения? Точнее, понимать написанное или знать то, что я действительно правильно понимаю?

      – Твою ж… – выругался я, поняв то, насколько сильно мы попали в плане этого вопроса. – Я не знаю и знать не хочу. Может быть, культурное наследие и ограниченная экосистема, отталкивающаяся от собственных законов, построенных на одном общем языке, которым владело подавляющее количество жителей, спасшихся в одном месте, дало нам такую возможность, – сказал я. – А может быть, просто прошло не так много времени с момента катастрофы.

      – Но ведь я уверена, что язык сильно обеднел! – сказала Краска. – Я только благодаря общевоспитательным урокам в курсе о цветах, которые когда-то росли, о животных, которые жили. И чем дальше мы отодвигаемся от даты хладопокалипсиса, тем меньше нам нужны эти слова. Так каким образом я так чётко понимаю все написанное? Ну или, во всяком случае, типа, понимаю. Возможно, правда, не до конца.

      – Вот по этой причине я не стану участвовать в этой дискуссии, – спокойно проговорил я и поднял руки в жесте «сдаюсь».

      – А мне, между прочим, стало интересно, – сказал Нэк, – это хороший вопрос, направленный на лингвистический пласт культуры. Кстати, мы ведь и вправду теряем множество слов.

      – Одни теряем, другие придумываем. Круговорот слов в природе. Как бы не докатились до софистики.

      – Софистики? – Краска заинтересованно посмотрела в мою сторону.

      – До подмены понятий. То есть запутывая самих себя до такой степени непонимания, что все непонятное станет понятным, но только наоборот, – я сам выдал подобие софизма.

      – Не поняла, – честно сказала она.

      – Я тоже, – Нэк посмотрел на меня так, будто бы я идиот, который с умным видом сморозил отборнейшую чушь.

      – Не важно, не обращайте внимания. Это был типа пример.

      – Так вот, – продолжил Нэк, – ведь и вправду в скором времени наш язык скатится в упадническое состояние. Как бы мы не докатились до подобия новояза.

      – До чего?! – Краска вообще не понимала того, о чём идет речь.

      – Это искусственный язык, который фигурировал в романе под названием «1984» Джорджа Оруэлла, – сказал я.

      – Да,