Гори. Анастасия Мандрова

той самой рыжеволосой девушки, и она подписана как его двоюродная сестра (Тысячи раз ура! Это не его девушка!)… Но что толку от этого, если Ваня со мной не общается?

      Только я собралась ответить Софи, как мне приходит еще одно сообщение. Я смотрела на слово “привет”, мелькающее сбоку, и далеко не сразу поняла, что оно отправлено Ваней. Неужели я случайно лайкнула какую-нибудь его фотографию? Я судорожно попыталась вспомнить, не выдала ли себя на его странице. Но нет, я ничего такого не нажимала и не писала. Тем временем, он дописал:

      – Завтра придешь в школу?

      Красная, как будто Ваня оказался рядом, я начала писать ответ:

      – Привет, приду. – Мое сердце было готово выпрыгнуть из груди.

      Он тут же ответил:

      – Хорошо. Буду ждать встречи с тобой.

      Я долго смотрела на последнее предложение. Он что издевался надо мной? Наверное, надо что-то ответить, но я никак не могла придумать, что именно. Если написать “я тоже!”, это было бы слишком значительно для меня сейчас. Если написать какое-нибудь слово, наподобие “ОК”, то получилось бы слишком пренебрежительно. Поэтому я, краснея и чувствуя, что даже мои уши начали гореть, (да что со мной не так?) просто выключила ноутбук, и улыбаясь как дурочка, отправилась мыть чашку от выпитого какао. Включенная по ошибке холодная вода из крана слегка отрезвила мой полет фантазий. Может, он такой же как его кузина, может, он просто хочет посмеяться надо мной? Или это, непонятная мне, обычная вежливость с его стороны… С такими противоречивыми мыслями я дошла до своей комнаты, включила ночник у кровати, легла в теплую постель и на удивление практически сразу заснула.

      ***

      Софи устало оглядела свою комнату. Два оранжевых чемодана с неснятыми багажными бирками так и стояли не распакованными в углу, застеленная желтым покрывалом кровать выглядела совершенно чужой, будто с отъезда девушки прошло много лет. Там, в Лос-Анджелесе, в теплом и обманчиво счастливом для многих городе, Софи попрощалась с иллюзиями детства. Оттого казалось сейчас, что эта комната больше не принадлежит ей. Девушка из нее выросла, она стала ей мала точно так же, как одежда двухлетнего ребенка на пятилетнем. Софи было трудно дышать здесь, хотя никогда до этого она не страдала приступами клаустрофобии. Этим страдала Аня. Она вообще много от чего страдала. Софи жалела ее, но не слишком, потому что теперь сама знала, что жить – значит страдать. Это такое правило. Исключений быть не могло.

      На письменном столе, в углу, под замысловатой книжной полкой в виде цветка, сидела фарфоровая кукла, облаченная в черное шелковое платье, вышитое бисером. Софи выпросила у родителей эту куклу на ярмарке, когда ей было лет десять. В куклы она тогда уже не играла. Но десятилетней девочке с длинными каштановыми волосами безумно понравилась эта кукла с такими живыми и выразительными карими глазами. Это был ее идеал. Утонченная, живая, такую хотелось беречь, а не играть. В тринадцать лет Софи сделала себе такую же прическу, что и у куклы. Ей нравилось