Адам и Ева против химер. Евгения Райнеш

Или возвращаются изрядно побитые. Как фармацевт она уважала химию, происходившую в её организме, но была категорически против процессов, которые провоцировал Клод. Поэтому когда-то раз и навсегда, отревевшись и отстрадавшись, она приказала организму заткнуться. И оно, Лёлино естество, молчало, пока не раздался вчера этот дурацкий, совершенно не нужный звонок. Восемь лет молчало.

      Лёля навернула ещё круг по чистой, высушенной ветром мостовой и, заставив себя разозлиться, нажала кнопку звонка. Послышались торопливые шаги, замок щёлкнул, дверь отворилась, и Клод, как соскучившийся по хозяевам щенок, радостно бросился к ней, лепеча милый вздор. Лёлю закружило, завертело, куда-то потащило, срывая плащ. Она резко остановила этот фейерверк эмоций. Молча, только движением руки отстранила от себя повзрослевшего, но явно не поумневшего Клода. Посмотрела со стороны внимательно.

      Всё так же изящен и красив. Даже лучше, чем раньше, в смысле обманчивого благородства. Точёный профиль: юношеский припухлый подбородок сейчас подтянулся, скулы выдались, рельефно заострились. Глаза, вокруг которых уже наметились мужественные морщины, приобрели загадочную значимость. И… Лёля с первой же минуты, вдохнув забытый запах, опять хотела только одного – прижаться к этому человеку. Чувство это ничего хорошего не сулило.

      Не здороваясь, Лёля отрывисто и строго произнесла:

      – Я просто была поблизости, зашла по пути ненадолго. Ты о чём-то хотел поговорить? Говори. А потом пойду.

      – Почему ты такая сердитая? Я вот очень счастлив тебя видеть, – глаза Клода блестели неподдельной радостью.

      Лёля огляделась. В студии царил бардак. Причём Бардак с большой буквы. Все ещё закрытая пыльными чехлами мебель; пустые мольберты, уныло отсвечивающие серыми остовами; тюбики с давно высохшей краской, разбросанные по полу. Везде валялись скомканные тряпки непонятного назначения и происхождения, а на небольшом столе явно со вчерашнего вечера вперемешку громоздились остатки закуски, пустые и начатые бутылки из-под спиртных напитков. В углу кучей навалились блокноты с эскизами, карандаши, одиночные носки и почему-то шерстяная шапочка. И именно от вида этой шапочки Лёлю передёрнуло до глубины души.

      Клод подскочил к небрежно застеленному для ночи дивану (простынь сбита на край, одеяло в пододеяльнике собрано в комок, одежда вокруг постели разбросана в беспорядке), накинул на весь этот разгуляй замызганный клетчатый плед. Лёля, не снимая плаща, осторожно села на край дивана. Клод всё с тем же ясным сиянием в глазах смотрел на неё:

      – Давай начнём с того, что мы очень рады друг друга видеть.

      Лёля удивилась:

      – Ты не находишь это странным?

      – Что именно? – горячо затараторил Клод. – Я соскучился, нашёл твой номер телефона и, между прочим, очень волновался, когда его набирал…

      – То, что ты пропал неожиданно на черт знает сколько лет, а потом вдруг объявился, как ни в чём не бывало. И ещё ведёшь себя так, будто имеешь на меня какие-то права.

      Клод присел рядом с Лёлей, попытался её обнять, в голосе появились игривые нотки:

      – А