Кульминации. О превратностях жизни. Михаил Эпштейн

подсказала новый. «Сюккюлан». Но я отказывался взять это на вооружение. Как-то смущало, вызывая оральные ассоциации: сосать, обсасывать, высасывать, соска, леденец на палочке, сосущий, сосун, сосунья, сосальце (бот.), засос…

      Словно догадываясь о причине, маркиза теперь все поглощаемое ею аттестовала только так:

      – Succulent!33

      (Трубочкой рот, который берут в скобки внезапные морщинки.)

      Французская cuisine34 сама по себе афродизиак, но под предлогом заботы о хрупкости желудка своего автора маркиза выбирала пищу с целенаправленным эффектом, и просыпался я в шато, с тревогой вспоминая взволновавший меня в отрочестве роман прибалтийского классика, где буржуазная супруга откармливала супруга, ему в то же время изобретательно отказывая, в хладнокровном расчете на то, что падет он с горничной. Нет, была и дичь, и кролики, но дары моря доминировали. Фосфор, цинк. Для устриц, понятно, не сезон, зато ударный был период для раков, лангуст, омаров. После каждого застолья, которое сопровождалось анжуйским белым или серым, я впадал сначала в эйфорию, но затем, не находя ей выхода, в решительную тупость, иногда даже засыпая в «Ориентальном» кабинете за своим «людовиком».

      Однажды вот так проснувшись, положил перо, на котором засохла тушь, прошел коридором, спустился на бельэтаж, через столовую вышел на цоколь, сбежал по рыжеватым ступеням и устремился к бассейну.

      Солнце жарило вовсю. Было часов пять. Моя жена, маркиза, Селестин лежали в шезлонгах. Таял лед на столике с бутылками. Сигареты дам дымились. Я оттолкнулся от шершавого бортика. Вслед себе, уже в полете, услышал, как у маркизы вырвалось:

      – Фигура эфеба!..

      Смывая с себя взгляды, врезался до дна и оттолкнулся ладонями. Как сказал автор «Великого Гэтсби»… Проза? Заплыв под водой с задержанным дыханием…

      Тяжелые рыже-золотые волосы, перехваченные за шеей зеленой лентой. Загорелые морщинки в уголках глаз. Белая рубашка, засученная до локтей.

      Моцион после обеда. Во время всеобщей сиесты…

      Маркиза показала мне руины карет в каменном амбаре и вела теперь дорожками оранжереи.

      – Нет! Я все же человек восемнадцатого столетия…

      Первой моей прочитанной по-французски книжкой, сказал я, была «Монахиня» Дидро. Предпочел бы, конечно, «Постороннего», но таков был выбор старенькой преподавательницы МГУ.

      – И я ее прекрасно понимаю! Хотя предпочитаю «Племянника Рамо», которого ты чем-то мне напоминаешь…

      – Чем же?

      – Не знаю даже… Эгоизмом?

      Я не успел оспорить, как она сменила тему:

      – Упоительное благоухание, ведь правда?

      На ходу мы оба курили сигареты, но я кивнул.

      – Вот видишь! Читая твой роман, я сразу поняла: он тоже ольфакторен35. А ведь именно век Просвещения реабилитировал и вкус, и запах…

      И на ходу перешла к тактильности, трогая цветы и нагибая стебли.

      – Touchez-moi çа36…

      – Это?

      – Да-да,

33

Вкусно-сочно (англ.).

34

Кухня (фр.).

35

Обонятельный, относящийся к области восприятия запахов.

36

Потрогай мне это (фр.).