Самые обычные люди?. Игорь Филатов

У него до фига шмотья». Ну мы утром встали, поехали к нему. Он жил на Преображенке. Приезжаем – только не взяли в расчёт, что младший размером, как два меня! Стали подбирать, а куда деваться? До времени бракосочетания часы-то тикают. Допустим, у нас в семь, а время три-четыре. Он: «Так, давай брейся сначала». Он дал бритву, одеколон – я побрился. А одеколон оказался какой-то французский – вонял так, что просто мухи падали, пролетая мимо! Помню, что галстук он такой нашёл – но это единственное, что подходило – такой тонкий, красно-бордовый, однотонный. Рубашка – не помню, какая. Мы почему решили, что этот галстук подходит? Потому что нашли костюм, а в костюме были строчки красно-бордовые – модные такие, как капельки. И всё бы ничего, но рукава вот такие.

      Володя, смеясь, показал на двадцать сантиметров ниже кисти и продолжил:

      – Рукава закатали, подкололи… Ну и почти до колена пиджак, и в плечах вот такой, – развел он руками, – в два раза шире. Брюки, естественно, то же самое. Брюки решили исправить каким образом? Пиджак я должен был застегнуть на все пуговицы, а под него надели подтяжки. И подтяжки натянули так, что у меня под мышками были эти штаны. Я шёл, всё время из задницы вытаскивал эти брюки, которые всё равно, блин, волочились по земле! В этом пиджаке… И слава богу, мы нашли какое-то детское пальто младшего, и всю эту красоту я прикрыл пальто. Пальто было лохматое и серое. И тут… Ну всё уже, трындец! Потом он меня опять-таки надушил одеколоном этим вонючим. Мы же привыкли Шипром – пшик, и он выветрился. А тут он два пшика сделал, и всё – дышать, рядом стоять невозможно. Из глаз слёзы капают! Ну я звоню Тане, говорю: «Выходи на Бутырский вал, я сейчас тачку поймаю. Я тебя подхватываю, и мы как раз успеваем к семи». А с Преображенки, сколько там – двадцать минут ехать, тогда же пробок не было, можно было посчитать. Она в шоке! Я ловлю тачку, останавливается таксёр. Но скорее всего он был не таксёр, а механик, который то ли перегонял эту машину, то ли ещё что-то… Потому что у него был разобран этот тоннель, где коробка передач. Ну просто разобран – земля была видна. Он с «хррр, хррр», с огромным хрипом переключал эти передачи. Было разобрано всё! Он что-то дергал, что-то ногой пинал, но она ехала. Всё-таки она ехала! Я говорю: «Брат, умоляю, просто умоляю!» – Я ему заплатил – обычно я трёшник платил от Бутырского до Сокола, а это от Преображенки – там пять рублей. А я ему, по-моему, десять дал! Я ему говорю: «Вот чирик[21], там стоит беременная невеста, мы должны быть через полчаса на Ленинградке, я женюсь». Он: «Садись». Переднего сидения не было! Я сажусь на заднее, держусь за что можно, смотрю, как бы у меня чего туда не попало, ни нога, ни какая другая часть тела! И вот, скрипя, мы подъезжаем. Я смотрю – Таня стоит на Бутырском. Дверь открываю, а она так – раз: «А куда садиться?» – Говорю: «Садись назад». Она через переднюю дверь назад, хлоп. Всё это видит: «Что это?!» – Я говорю: «Да всё нормально, слава богу, успеваем». Но это не шок был. Шок был тогда, когда они увидели меня! Я приехал… Ну, уже темно. В такси темно. Это ноябрь месяц, почти семь вечера. Никто ни на кого не смотрел.

21

Чирик – десять рублей (сленг).