DUализмус. Трава тысячелистника. Ярослав Полуэктов

застрелить Даду Кигяна.

      Возможно, он имел на это право. Как бывшего мужа. Но, только, пожалуй, вгорячах. Иначе бы ему грозила конкретная тюряга.

      Выживший Кирьян Егорович понимающе и, может, излишне сочувственно отнёсся к Серёге (Кирьян Егорович сроду не болел педофилией, ему были противны все грязные намёки, и, более того, он был готов подписаться под каждым расстрельным приговором), и устраивать ответную охоту за Серёгой не стал. Хотя мысли по первости бродили.

      В итоге, утихнув, дуэльщики из—за углов остались живыми. Со временем они забыли друг о друге, словно дурной сон.

      ♫♫♫

      В отношения Кирьяна Егоровича и Олеси стала соваться чёрная кошка.

      Кошка мешала спать по ночам и дико завывала, предсказывая новое лихо.

      ♫♫♫

      Грушенька рисует картинку, держа карандаш в кулачке. По существу это каракули. Но, чётко видны три фигуры.

      Две – с кривыми солнечными волосами, глаза – точки, носы – палки. Это явно люди.

      Ещё один волосатый огурец. То ли люди, то ли звери, то ли подсолнухи. Обычная детская графика, место которой, после некоторого хранения «на память» обычного детского урожая, – в помойном ведре.

      Дело происходит на кухне. В Грунькином творчестве помогает баба.

      – А это кто, – спрашивает она, – это Грушенька, наверно, а это мама? Или папа? Это папа? Скажи «па-па».

      – Мама. Дадакигян. Да-да ки-гян го-го. – Так объяснила только что созданное художественное произведение Грунька.

      – Не поняла? Как-как?

      – Да-да ки-гян го-го! – медленно повторила Грунька непонятливой своей бабушке. – Мама! Дада Кигян! Го-го! – И захлопала в свои миниатюрные ладошки.

      Бабушка постигала смысл. Вдруг она резко смяла листок. Поднялась и бросила его в мусорное ведро.

      Грунька опешила.

      – Ну, дела! – совсем непонятно для Груньки сказала видавшая всякого бабуля.

      Грунька заплакала.

      – Дада Кигян, мама!

      Она пружиной соскочила со стула и помчалась вызволять рисунок, уже подвергнутый мемориализации.

      Теперь уже зарыдала бабушка.

      Вернувшись с мятым листком, Грунька принялась разглаживать произведение, и попала в бабушкины объятия.

      Теперь уже хлюпали вдвоём. Старый и малый. И уже вместе расправляли листок.

      – Мы сейчас его утюжком… Не плачь, внучка моя драгоценная…

      Вернулся из магазина с полными авоськами дед.

      Что-то зло буркнул.

      Глянув ненавистью на обмокревшую лицом старуху, брякнул покупку о крышку стола. Чуть погодя, опрокинул на штаны сковородку с яичней.

      И всё безобразие естественным образом повернуло в другую сторону.

      Грунька сочла правильным помалкивать.

      ♫♫♫

      Шлёпали стрелки по циферблатному кругу, понукаемые неугомонными, спрятанными где-то внутри мелкопакостными батареечными моторами.

      Предвестники беды – серые фантомы и призраки окружили Олесю с Кирьяном