Сверхпустота. Виктор Доминик Венцель

ногами разлетались мелкими брызгами, а одна из канав, у самой обочины, заполненная томатным супом, окатила его с головой.

      В космосе становится прохладно, словно кто-то приоткрыл форточку. Черный ветер гонит звездную пыль. Мрак наплывает откуда-то из-за спины, концентрируется, виснет тяжелыми каплями тревоги. Что-то происходит вокруг, и Макс чувствует это. Что-то приближается издалека. И что это такое, лучше не знать.

      Несколько минут Макс просто плыл в совершенной пустоте, наблюдая, как далеко-далеко, за границами всех возможных миров и переплетающихся вселенных возникают и пропадают галактики, искрятся новые звезды, раскрываются пасти черных дыр, вспыхивают фейерверки метеоритов и аэролитов, а потом увидел приглушенный мягкий свет.

      Крохотная, едва заметная точка билась вместе с его пульсом, то появляясь, то исчезая, то обретая яркость, то бледнея, точно кто-то, совершенно случайно, проколол острым лезвием натянутую шелковую ткань. Интересно, у кого нашлась такая острая, и такая длинная игла? И кому захотелось заглянуть в мир с той, далекой стороны?

      Можно, конечно, подплыть поближе и посмотреть на этот огонек. Ничего плохого не произойдет. Опасность должна скрываться в темноте, но уж точно не на свету. Свет помогает, свет дарит чувство уюта, спокойствия и безопасности. Светом залиты все верхние палубы «Легата». А вот космос вокруг внезапно стал другим – теперь это что-то могучее, мрачное и опасное. А вместе с тем – нестерпимо холодное. Хорошо бы развести костер, и согреться. Макс не хочет находиться здесь, но лететь некуда.

      Приглядываясь белому свету, Макс сделал несколько сильных гребков, миновал несколько созвездий из блестящих конфетти, разминулся с бенгальским огнем летящей в лицо кометы, ловко обошел гудящую, как фонарик с динамо моторчиком, звезду, двигаясь навстречу нарастающему пламени. Изначально, свет был совсем слабым, а теперь разгорелся и обрел силу. Какой странный огонек. Сперва он показался ему ослепительно белым, а теперь его ореол переходил в мутно-зеленый, почти болотный. Лучи грязного света расходились во все стороны, напоминая раздавленного паука, оставшегося на полу в общем зале.

      Что-то с этим светом было не так. Огонь болен, потому что ни одна стихия не может иметь такого отвратительного оттенка. Еще пара неуверенных гребков, и пламя оказалось совсем рядом. Теперь не зеленоватое, а безукоризненно изумрудное, переливающееся. Оно течет снаружи космоса, плещется о край, затекает внутрь. Макс знает, что это за огонек, помнит, что это за цвет. Откуда-то издалека он слышит приглушенный женский крик – такой знакомый, и вместе с тем, невероятно чужой. Это голос мамы. Она кричала ему, когда зеленый свет, этот ненавистный зеленый свет настиг, охватил и поглотил ее.

      Малахитовое пламя невозможно твердое и холодное. Макс знает об этом наверняка. Этот зеленый – огромная снежинка, или бабочка, спрессованная из боли, отчаяния и костей, медленно и неторопливо пожирает его любимую и родную темноту. Холоднее космоса,