Львы Сицилии. Закат империи. Стефания Аучи

пароходов. И что им с того? – В голосе Иньяцио плохо скрываемая горечь. – Важно, чтобы в их кармане звенели монеты, в остальном – хоть трава не расти…

      Франсуа хочет что-то ответить, но в этот момент карета останавливается.

      – Oh, je crois que nous sommes arrivés![3] – восклицает он и проворно выскакивает из кареты.

      Иньяцио кивает, смотрит в окно. Перед ним двухэтажный особняк, неброский, но элегантный, с коваными балконами. Таким он его и помнит.

      Из открытого окна летит возглас:

      – Братец!

      Иньяцио едва успевает выйти из кареты, как оказывается в объятиях Джузеппины. Сестра обнимает его так напористо, что они чуть не падают.

      Джузеппина осталась прежней и в то же время изменилась. Формы округлились, волосы на висках поредели, как когда-то у бабушки, чье имя она носит. Но глаза такие же выразительные и лучатся добротой.

      Она отстраняется от брата, смотрит на него, гладит по лицу.

      – Родной мой! Как давно мы не виделись… – шепчет она одними губами. Притягивает к себе его лицо, осыпает поцелуями.

      Иньяцио чувствует, как в груди разливается тепло. Объятия сестры – это возвращение домой. Это мир и покой. Мозаика жизни, сложившаяся вдруг в одну картину.

      – Очень, очень давно! – Он крепко обнимает сестру.

      На пороге появляется подросток, у него прямые светлые волосы. Он уже вошел в пору мужания, но лицо у него пока совсем детское. Это Луи Огюст, сын Франсуа и Джузеппины. Его племянник.

      В памяти тут же возникает Винченцино. Он был бы сейчас чуть помладше, такой же нескладный, с недовольным видом.

      Не смей об этом думать, приказывает себе Иньяцио.

      – Проходи, проходи! – Джузеппина тащит его за рукав.

      Они поднимаются по лестнице в небольшую гостиную, обитую синим дамастом, с бархатными креслами и низкими столиками из красного дерева. Гостиная не вычурная, обставлена со вкусом: статуэтки из слоновой кости; на столе, покрытом хорошим сукном, китайская ваза.

      – У вас красиво.

      – Чем богаты… – Франсуа разводит руками.

      – Если я говорю, что красиво, значит, мне нравится! К чему прибедняться? – спрашивает, смеясь, Иньяцио.

      Он устраивается на диване, приглашает сестру сесть рядом.

      – Как Джованна? – спрашивает Джузеппина.

      – Хорошо, спасибо. Я был так занят бумагами, нотариусами и адвокатами, что почти не виделся с ней. Она в Палермо, занимается домом, заботится о детях. В последнем письме, которое я от нее получил, мне показалось, что она… – он подбирает подходящее слово, – немного расстроена.

      – Должно быть, ей обидно, что ты приехал сюда без нее, – наклоняет голову Джузеппина.

      Иньяцио смущенно крутит на пальце дядино кольцо, надетое вместе с обручальным.

      – Так получилось. Я никому не мог доверить это дело. Лагана и Орландо, конечно, много для меня сделали, но в Риме хотели видеть меня лично, и подписать договор в Генуе мог только я. А из Генуи решил заехать к вам.

      – Да, ты правильно сделал, – соглашается сестра.

      Франсуа

3

О, мы, наконец, приехали! (фр.) (Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, – прим. перев.)