Сунгай. Геннадий Лапин

своих тракторов.

      Чаще всего это был Василий Тузовских и его сменщик из деревни Красилово. Комбайн Юрия был приписан к полям этого колхоза, а они буксировали на тракторе его комбайн во время уборки. Василий к тому же был Егоркин лёля.

      Утром трактористы уходили в МТС, а вечером приходили чумазые, снимали свои промасленные телогрейки, ватные брюки, умывались, надевали чистую одежду, и после ужина начинались кухонные беседы. Отец при свете керосиновой лампы всегда что-нибудь делал. Чаще всего он особым образом сидел на положенной на бок табуретке, подстелив телогрейку, и подшивал чьи-нибудь пимы или смолил дратву. Мужики курили, разговаривали между собой, а иногда им удавалось «расколоть» отца на военные воспоминания.

      Необходимо сказать, что в 1950–1960 годы рассказы о войне были не в моде. Всё население страны либо воевало, либо работало в тылу на пределе человеческих сил. У всех были самые неприятные и тяжёлые воспоминания об этом времени. Зачем было вспоминать об этом? Хотелось, наоборот, забыть о годах войны. Военные рассказы интересовали только молодых, не воевавших мужиков.

      – Юра, ну расскажи, – просили они.

      – Что там рассказывать? Свист пуль, разрывы бомб и снарядов, изуродованные тела людей, оторванные руки и ноги, кишки, висящие на кустах. Ужас, холод и голод! Будь она проклята, эта война, – отказывался отец.

      Тогда мужики начинали задавать конкретные вопросы:

      – А ты в рукопашную ходил?

      – Ходил один раз. Страшное дело! В рукопашную много раз не сходишь. Многим и одного раза хватило.

      – А вы когда в атаку шли, кричали: «За Родину, за Сталина!»?

      – Поначалу кричали, а позже нет. Разве что политруки или командиры крикнут. Немцы к этому привыкли и не боялись. Мы матом ругались, когда в атаку шли. Немцы русского мата очень боялись, – отвечал отец.

      Значительно позже Егор понял почему. На самых опасных участках в прорыв первыми часто шли штрафные роты и батальоны, в том числе состоящие из заключённых. Эти не кричали «за Сталина!». Дрались же штрафники яростно и беспощадно. У них не было другого выхода, или в бою убьют, или кровью искупишь свою вину. Пленных они не брали. Об этом и отец говорил, поэтому немцы так боялись мата.

      Была порой с Егоркиной точки зрения и совсем не патриотическая информация, например, когда сравнивали советское и немецкое оружие. Образ советского солдата в Великую Отечественную войну – это солдат с ППШ на груди с круглым магазином. Однажды мужики спросили:

      – Юр, а у кого оружие было лучше, у нас или у немцев?

      – У немцев лучше. Их шмайссер был более надёжный в бою. А у ППШ магазин трудно вставлялся, в бою патрон могло заклинить. Надо стрелять, а он не стреляет. Только как дубину можно использовать. А тяжёлый! И ещё, когда ко мне в кабину кто-нибудь с автоматом на шее в меня направленным садился, я всегда просил автомат на пол ставить стволом вверх. Были случаи самопроизвольного выстрела от резкого толчка, например. К концу войны пошли автоматы с прямым рожком. Эти уже лучше