Кто там шагает правой?. Владимир Маяковский

покоя уставший слон —

      царственный ляжет в опожаренном

                                                                            песке.

      Кроме любви твоей,

      мне

      нету солнца,

      а я и не знаю, где ты и с кем.

      Если б так поэта измучила,

      он

      любимую на деньги б и славу выменял,

      а мне

      ни один не радостен звон,

      кроме звона твоего любимого имени.

      И в пролет не брошусь,

      и не выпью яда,

      и курок не смогу над виском нажать.

      Надо мною,

      кроме твоего взгляда,

      не властно лезвие ни одного ножа.

      Завтра забудешь,

      что тебя короновал,

      что душу цветущую любовью выжег,

      и суетных дней взметенный карнавал

      растреплет страницы моих книжек…

      Слов моих сухие листья ли

      заставят остановиться,

      жадно дыша?

      Дай хоть

      последней нежностью выстелить

      твой уходящий шаг.

26 мая 1916 г. Петроград

      Глава в крученыховском аде… – Имеется в виду поэма А. Крученых и В. Хлебникова «Игра в аду», вышедшей двумя изданиями – в 1912 и в 1914 годах.

      Себе, любимому, посвящает эти строки автор

      Четыре.

      Тяжелые, как удар.

      «Кесарево кесарю – богу богово».

      А такому,

      как я,

      ткнуться куда?

      Где для меня уготовано логово?

      Если б был я

      маленький,

      как Великий океан, —

      на цыпочки б волн встал,

      приливом ласкался к луне бы.

      Где любимую найти мне,

      такую, как и я?

      Такая не уместилась бы

                                                   в крохотное небо!

      О, если б я нищ был!

      Как миллиардер!

      Что деньги душе?

      Ненасытный вор в ней.

      Моих желаний разнузданной орде

      не хватит золота всех Калифорний.

      Если б быть мне косноязычным,

      как Дант

      или Петрарка!

      Душу к одной зажечь!

      Стихами велеть истлеть ей!

      И слова

      и любовь моя —

      триумфальная арка:

      пышно,

      бесследно пройдут сквозь нее

      любовницы всех столетий.

      О, если б был я

      тихий,

      как гром, —

      ныл бы,

      дрожью объял бы земли

                                                  одряхлевший скит.

      Я

      если всей его мощью

      выреву голос огромный —

      кометы заломят горящие руки,

      бросятся вниз с тоски.

      Я бы глаз лучами грыз ночи —

      о, если б был я

      тусклый,

      как солнце!

      Очень мне надо

      сияньем моим поить

      земли отощавшее лонце!

      Пройду,

      любовищу мою волоча.

      В какой ночи́,

      бредово`й,

      недужной,

      какими Голиафами я зача́т —

      такой большой

      и