Сказки кофейного фея. Светлана Макаренко-Астрикова

бугорков на ее ладошке, измазанной малиновым соком, скользят вниз, к запястью, где видна тоненькая нитка браслета с маленьким сердечком в середине. – Едет.. Просит без нее не обедать.

      Пульс у нее размеренный. Но какой то – чересчур размеренный. Не успел сосчитать.. Шестьдесят? Меньше.. Пятьдесят? Она не отдыхала опять..

      – Любимая, – Я держу губами ее запястье, наклоняюсь ниже, чтобы она не видела, как от отчаяния сужается там где то в глубине мой зрачок и острее становятся углы рта. – Это варенье мне не нужно. Никому не нужно. Нам всем нужна только ты.. Одна ты. Ты должна быть осторожна. Не ходить по солнышку. … Плечи обгорели, смотри…

      – Горушка, все же хорошо.. Я была в Мишиной рубашке. Это сквозь рубашку так.. – она смеется. – У меня такая кожа с детства… Мне тоже не хочется быть белой, как молоко, среди Вас, робинзонов в шоколаде.. Ну что ты все волнуешься?. Не надо так. Мне даже обидно.. Вот и Лешик – озорник уже твою манеру копирует, обращается со мной, как с ребенком.. – Она ерошит мои волосы, целует меня, куда то в середину затылка, нежно, на лету, быстро, как горлинка птенца, и серьезно шепчет:

      – Посади меня на стол?

      – Зачем? – Удивляюсь я, и голос мой внезапно срывается на хрип – Ты что, хочешь меня соблазнить? Тут, на столе? Ну, я в принципе, не против, только..

      – Нет. – Она хохочет, откинув голову назад. Хохочет до того, что на локтях у нее появляются ямочки.– Грэг, ты с ума сошел. Мне нужно достать посуду. Мишка там с Лешиком ставят стол. Посуда нужна… Я не достану. Надо вставать на табурет.

      – Фу, как неинтересно, madame… E pensais, vous avez mieux à l′imagination de choses*. А тут… Посуда какая то. Я сам достану все, идите наверх. И – быстро. Чтобы через пару минут я вас тут не видел! – Изображая сердитость, я умудряюсь подмигнуть ей, и, продолжая хохотать, она выходит в коридор, пахнущий свежевымытым, «просолнечным» деревом, сохнущим на ветру. Ступеньки скрипят, поют под ее ногами. Что они поют, мне не разобрать. Выхожу к лестнице. Она стоит на верхней площадке, совсем спустив лиф на косточке, оголив плечи.

      – Любимый, а знаешь, ты прав.. Прости. Я немножко обгорела. Дай мне крем? Он там, в холодильнике – Она не смотрит на меня. Она знает, что это я – смотрю на нее. И полно ощущаю частоту ее пульса, прохладу лба, горячечность кожи, нежность губ…

      Это невыносимо – смотреть на нее. Темно – изумрудный шифон окутывает ее бедра, колени, щиколотки, жаркой змеей приникает к животу: тяжело и властно. Она стоит, подняв руки к оголенным плечам, едва дотрагиваясь до них, кончиками пальцев… Пронзенная солнечными лучами из потолочной ниши окна, маленькая, похожая на виолончель, потому что плечи ее – покаты и бедра возникают волшебным абрисом прямо чуть ниже талии, она не смотрит на меня. Совсем нет. Она смотрит на кончики своих босоножек. Зеленых вечерних босоножек, чуть стоптанных, запыленных, так странно обрамляющих ее крохотные пальчики без подследников.. Пальчики все черны от пыли, за исключением мизинчика, который лукаво прячется за безымянный, будто укладывается