Август-91. До и после. Станислав Радкевич

бы поосторожнее у окошка-то, Борис Николаевич, – напыжился Спинжаков.

      Президент не отвечал. Скатов потрогал галстук. Пауза затягивалась.

      – Разрешите высказаться, Борис Николаевич, – вступил вице – президент Руцкой, пуша усы.

      Ельцин даже не шелохнулся. Он словно ждал: что сделает каждый из присутствующих, чтобы помочь своему президенту принять окончательное решение. Но ждать себя заставляли слишком многие – и Руцкой, и ближайшие советники-советчики, и генералы, каждый из которых мог сыграть и вашим, и нашим. И тысячи три строителей баррикад внизу. И еще миллиард «цивилизованного мирового сообщества», которое пока не предложило ничего иного, кроме как укрыть его в американском посольстве. Его, президента России…

      Генерал Щур и полковник Руцкой обменялись полувзглядами.

      – Я лично знаю Алексея Ивановича Щура еще с Афганистана, – вновь нарушил молчание вице-президент, – с войны…

      Война! Ельцин сразу ожил. От окна он вернулся к столу столь воодушевленный, будто тут его ожидали штоф водки и добрая закусь, а не полдесятка политиков с ликами пустынников. Война! И никаких тебе мировых проблем, понимаешь.

      – Продолжайте! – сказал президент.

      – Я считаю, что в сложившейся обстановке, – продолжал Руцкой, – батальон под командованием генерала Щура должен быть включен в систему обороны Белого дома.

      – Продолжайте, Алексей Петрович, – торопил его Ельцин. – Замолчал, понимаешь.

      – Теперь надо решить, – голос вице-президента, в прошлом – летчика-истребителя, зазвучал ровно на полтона ниже, – где лучше определить позицию батальону.

      – Может быть, пригласить Кобеца? – вставил Скатов.

      – Подожди с Кобецом, Юрий Владимирович, – президент нахмурился. – А шта скажет насчет расположения своего батальона генерал Щур?

      – Решение простое, Борис Николаевич, – уверенно пророкотал генерал. – С приданными разведчиками мы имеем четыре роты. У здания четыре стороны. По роте на сторону – вот решение.

      Ельцин вновь отошел к окну. Внизу мельтешил человеческий муравейник. Черные рабочие человечки двигались, вроде, абсолютно бессмысленно, но при этом рыжее бревнище, похожее сверху на сухую сосновую иголку, ползло безошибочно к ближайшей баррикаде. За те полчаса, что здесь, в президентском кабинете тянулся тяжелый, напряженный разговор, баррикады еще чуть прибавили в росте. Или мерещится?

      «По роте на сторону… – раздражался президент. – Ишь какой стратег! Станем проигрывать, ударит в спину. А выиграем – в очередь за звездами первый встанет…Да еще Руцкой этот… Сидят, переглядываются, думают, Бога за бороду взяли. Шта тот сапог, понимаешь, та и этот. Или все же сговорились о чем-то всерьез? Тогда как – меж собой? Или, может, – с теми?»

      – Какое примем решение, Борис Николаевич? – на правах второго опять прорезался Руцкой.

      «Примем», – механически отщелкнул счетчик в голове у Ельцина.

      – Я думаю, Александр Иваныч,