Улица 17. Сесиль Монблазе

со всеми своими любовниками мне этого не удавалось сделать. Так может, я в чем-то провинилась? Ну я и решила попробовать стать послушницей.

      Мать Анхелика круто повернулась и посмотрела на Инес, которая все это время молчала и с удивлением глазела на двух девушек, вознамерившихся попробовать монашество.

      – Вы говорите о церкви, как о дозе, – наконец привычным циничным голосом произнесла Инес. – Я в деле.

      Она протянула к ним свою истыканную шприцами руку, и они, не сговариваясь, положили на нее свои – большую и юркую с длинными пальцами первая протянула Мануэла, маленькую и ленивую, с пальцами потолще – Мария Ньевес.

      – Ну вот и славно, – сказала мать Анхелика и, театрально выждав, произнесла. – Вы ведь думаете, что будете монахинями Девы Марии Гваделупской, не так ли?

      – Да, конечно, – ответили девушки почти синхронно и в недоумении переглянулись.

      – Вы станете первыми послушницами нового ордена.

      Настоятельница своей величественной походкой прошла и встала рядом с большим золотисто-черным скелетом и посмотрела на нее умиленно.

      – Ордена Святой Папан, Санта Муэрте.

      Мария Ньевес побледнела, но, почувствовав, как ее руку сжимает горячая ладонь Мануэлы, кивнула. Она впервые не бежала от смерти, а шла к ней, вкладывая руки в ее пустые глазницы в стремлении увидеть свет, ослепивший их.

      XII

      За окном был дождь. Он ударял по темным купам деревья предместья, другой, незнакомой страны, где он жил начиная с возраста восьми лет и до сих пор не мог привыкнуть. Его лицо было смуглым, нос слишком большим. Он играл с такими же мальчиками на улице в футбол, ожидая, пока его неожиданно увидит скаут. Или хотя бы даже кто-нибудь – да, он никогда не забывал, что круто читал рэп. Самое главное, что он никогда не хотел быть таким, как его отец. Вечно пьяный папаша возвращался поздно, давал сыну тумака и сразу же нажимал на пульт, чтобы увидеть местные новости. Мать опять где-то пропадала, так что ни отец, ни сам Фади не интересовались, что она делает. Про них коренные французы вечно думали всякую муть. Например, что у них мужчины бьют женщин, а женщины абсолютно бесправны.

      Фади так не считал. Его мать имела права, и даже чересчур. Как-то он оказался в доме одного приятеля своих приятелей, они сначала долго пили, потом, бухие, начали резаться в видеоигры – кстати, Фади играл лучше всех – а потом кто-то из них, молодой чернокожий, порекомендовал им включить что-нибудь забойное.

      – В смысле? – сказал один из приятелей и загоготал. – Прон, что ли?

      – Именно, – кивнул чернокожий и начал шарить по интернету, выбирая в закладках свои любимые ролики. – Какой жанр предпочитаете?

      – Что? – сказал Фади, потягивая дорогое Blue Ribbon (он был большим снобом и не пил дешевого пойла). – А там есть жанры? Просто покажи мне красивых деток.

      – Эээй, нам любой харам покатит, – захохотал другой чел, с дыркой между зубов.

      – Ты так и не сходил к стоматологу, Мохамед? – подтолкнул его пакистанец в безразмерном худи.

      – Отстань