Улица 17. Сесиль Монблазе

на все сто! Только вот денег у нее по-прежнему нет ни для чего, кроме пары уколов ботокса в губы, от которых ее русский парень отговаривает ее, утверждая, что естественная красота всего замечательнее. Кстати, где он? Она вышла на улицу и стала набирать номер такси, поглядывая по сторонам. Тут она вспомнила, что следом за ней идет стремный ботан по имени Хайме, и он на машине.

      – Хайме! Извините меня, пожалуйста, – пробормотала Рита, оказавшись перед ним.

      – Да, конечно, вас ведь зовут… Рита? – слегка оторванным от действительности голосом произнес он и прищурился.

      – Не могли бы вы отвезти меня домой? – как можно увереннее произнесла она.

      – Конечно, но разве вы пришли не с вашим парнем?

      – Я нигде не могу его найти.

      – Неужели он не взял телефон? – спросил Хайме, усмехнувшись и начав ковырять носком унылых коричневых туфель траву.

      – Он… в общем, да, – солгала Рита, вспомнив о том, как русский велел никогда ему не звонить.

      – Тогда садитесь, – махнул рукой ботан и завел двигатель, который неожиданно плавно и быстро оторвался от асфальта.

      Он рулил прямо в ночную мглу, и Рита представила себе все, что увидела в храме. Кстати, до этого она никогда не была в церкви, ее даже не крестили родители, убежденные марксисты, не ведавшие о том, что главной целью в жизни для их дочери станет денежный достаток. Первый раз ей довелось пожимать руку опустившимся старухам и слышать, как люди репетируют новосочиненный гимн Святой Смерти, плавно раскачиваясь со свечами в руках. Причастие показалось ей вообще варварским ритуалом. Она подумала: неужели на всей Земле никогда не нашлось человека, который бы не пострадал более, чем Иисус Христос? Разве пытки нацистов не ужасны? По ее мнению, смерть человека, пускай даже сына Бога, довольно незначительная вещь, чтобы постоянно об этом напоминать людям. Но кто она такая, чтобы судить об этом.

      Зато красиво, напомнила она себе и постаралась завести разговор с нечаянным попутчиком.

      – Было интересно, правда? – спросила она его, постаравшись улыбнуться. Как она увидела в зеркальце, улыбка вышла неуверенной.

      – Да, почему бы и нет? – его лицо было слишком закрытым, казалось, он весь погрузился в процесс вождения.

      – Вы ведь не впервые в церкви? – спросила она еще раз, на этот раз глядя за тем, как пригороды выныривают на них, освещенные блуждающим огнем «фольксвагена».

      – Нет, конечно. Я приютский мальчик. Знаете, когда здесь растешь, поневоле привыкаешь к Богу.

      – Ах, извините.

      – Ничего страшного, приют мне многое дал. И в первую очередь умение работать не покладая рук, чтобы кем-то стать. А еще у нас относительно спокойно, мать Анхелика со всеми умела управляться, еще когда она была просто сестрой, – лицо Хайме осветилось, а продольная морщина, рано избороздившая его лоб, разгладилась.

      – К сожалению, ничего не могу сказать по этому поводу, – произнесла сожалеюще Рита и опять посмотрела на него. Что странно, его руки были волосатыми, как у настоящего мачо, и довольно мускулистыми.