Любовница Иуды. А. Г. Гайсин

и в его львином зеве тускло блеснули золотые коронки. Он потянулся к серванту, взял с полки шоколадного цвета трубку и стал набивать её табаком из вышитого кисета – верный признак того, что настала торжественная минута. – Итак, выпьем за историческую встречу между представителями древнего Тотэмоса и древней Иудеи. Родина или смерть! Но пасаран!

      Глава 4. Коварное отравление

      Встреча с дьяконом Родионом

      Он ожидал, что в просветах между стволами влажных тополей вот-вот мелькнет нечто, подобное позолоченной крыше Храма или лепнине в виде огромной грозди винограда на каменных стойках ворот. Но вышел Иуда к небольшому деревянному строению с сияющим крестом на голубой маковке, с кривой изгородью и тихим двориком, где на паперти перед притвором на одном языке ворковали голуби и нищие – как некогда у красных ворот Храма, у Соломонова притвора. Тронули сердце торговые лавчонки с сидевшими в них продавцами церковной утвари. Да и внутри церкви многое из обстановки совпадало и потревожило память: торжественные песнопения, дурманящие запахи и нарядные одежды священника, напоминавшие о длинных льняных подинах, схваченных серебряным шнурком, о пышных нагрудниках из дорогих камней. К счастью, не было на местном служителе шелковых перчаток, которыми спасались наследники Аарона от жертвенной крови и слизи. Проследив за движениями рук прихожан, Иуда догадался, что они связаны с распятием раввуни. Ему захотелось самому перекреститься, но рука налилась свинцовой тяжестью, и он понял: пока ему это не под силу. Но никакой отчужденности среди этих благостных лиц он не испытывал – лишь общее со всеми умиротворение. Впервые за то время, что он находился на острове, ему было хорошо и отрадно, как в детстве с родителями в праздничном Храме, когда воспаряла душа к шестикрылым серафимам над ковчегом в святая святых. Прислушавшись к чуть гнусавой скороговорке священника в блестящей, будто покрытой сухой изморозью, епитрахили, он догадался, что речь в проповеди идет о возвращении блудного сына в родной дом. Эту притчу он слышал из уст самого Егошуа, когда они брели по пыльной дороге из Иерусалима после праздника Суккот. Разве мог он подумать тогда, что простые слова галилейского учителя будут потом повторять по всему миру, через столько веков! Теперь они звучали по-новому и обретали двойной смысл.

      Иуда в задумчивости стоял возле бокового открытого входа и вздрогнул, когда со стороны подворья его нерешительно позвали: «Вениамин! Сынок!». Он обернулся и увидел, что к нему обращается рослый дьякон в длиннополом подряснике, подпоясанном широким ремнем, и бархатной скуфье: замер у низкого крылечка и смотрит со страхом, сквозь который не в силах пробиться радость. Пришлось подойти, хоть и испытывал досаду: опять надо изворачиваться, лгать! Дьякон торопливо осенил себя крестом и прижал Иуду сильными руками к груди.

      – Чудны дела твои, Господи! Мне вчера разное говорили: одни – будто тебя