Избранное. Стихи и поэмы. 2009–2023. Вадим Шарыгин

на кромке заветного края,

      Бездыханным ветрам подарив темноту,

      С первозданным рассветом в бирюльки играя,

      Щедрость жажды вмещаю в степей тесноту!

      Мысль гуляет в стихе ветерком по паркету,

      Обтекает рассветом размеренный бой

      Полуночных напольных часов, ноту эту

      Слышу длинно, как тёмного моря прибой.

      Я встречаю, как гром среди неба, героя:

      В закоулках ночлежек, в толпе работяг.

      Спит пространство слезами, дождями сырое,

      И полотнище ночи на окнах внатяг.

      Спи, Двадцатый, мой век имени Мандельштама,

      Твои грёзы устали от гроз и тревог!

      Спи серебряным сном, спи под сенью каштана…

      Я – с тобой!

      Я тебя в самом сердце сберёг.

      Маяковский. Застреленное сердце

      Очумевшие от весны,

      Пробудившиеся ветки лихорадит —

      Ветер! – вытер каурые стены безмолвия квёлого.

      Грифельные точки в письмах проставлены. Тише, бога ради,

      Просто стойте и слушайте: капли рассветного олова.

      Небо ясное. На тысячи вёрст вперёд нет «города-сада», липа!

      Руки отнялись – тянуть, толкать вагонетки с породою.

      Либо вовсе запечатать глаза, делать вид что обойдётся всё, либо

      Сердце застрелить… Тишиною отрадную порадую…

      В комнатёнке – громадный.

      На полу.

      Рядом жизнь, на дистанции вздоха.

      Струйкой крови тянется мысль: тишь выстрелом искорёжена.

      «Хорошо» – из недр поэмы, а на гора получается – плохо.

      Кисть шевельнулась, как будто коснулась кисти Серёжиной.

      Гражданин

      не наставшей,

      не осуществлённой страны

      и не возникшей

      Сам расстрелял себя – за то, за «это» и за апломб фальши.

      Обречённым на будущее жить? Из вздувшихся вен рикши

      Личного – извлекать кумач? И обманываться в кровь дальше?

      Есть предел: одиночеству, нервам изодранным, дальше нельзя, братцы!

      По'лки голодные, волчьи стаи мещан, и полки штыков.

      Пешка чёрная, лишь переименованная в ферзя, стыдно браться —

      Пешков Максим. И Маяковский пропал: вышел, и был таков.

      Я рифмую весеннюю гибель его…

      Поэзия на костях! – чтоб

      Каждая водосточная труба – вновь ожила гулами!

      Я бы сам, выбиваясь из сил, прочь из города-ада, отволок гроб,

      Выложил посмертное пристанище тенями голыми,

      Лишь бы вызнал кто, догадался кто-нибудь

      Какою ценою строки —

      Падают манной в рты, в миски оловянные и по'д ноги!

      Чтобы выхлебали до дна лунное месиво, не были так строги,

      Будни рассусоливая громадные и крохотные подвиги.

      Тишина.

      Он уже там.

      И для всякого-каждого недосягаем.

      Волосы слегка рассыпались. И лучи подошли к две'ри…

      Раздаётся клаксонами за окнами и пестрит жизнь попугаем.

      Больше