Гребень из рога единорога. Андрей Андреевич Вознин

из буйволиной кожи? Выложил кучу серебра.

      – Ха-ха! – начинает дружно веселиться разговорчивая обувь, – Такого лопуха надо ещё поискать…

      В целом, мне сапоги нравились… До сегодняшнего дня. Но не ходить же теперь босиком только из-за того, что они вдруг обрели индивидуальность и право голоса.

      Тут я замечаю нужную травку прямо на соседней кочке. Забыв о разговорчивых сапогах, перепрыгиваю поближе и выдергиваю пучок травы вместе с разлапистым корнем. Оценив тяжесть добычи, решаю что колдунье этого хватит за глаза. И пока местный Йожин не поменял предпочтения по своему сегодняшнему меню, возвращаюсь тем же лесным путём к колдунье.

      – Во! – гордо трясу длиннющим корнем перед крючковатым носом Морге.

      – Ох, молодец-то какой! – ласково радуется та, – А я тебе баньку истопила. Ишь, промок весь. Иди, затем ужинать будем…

      – И то, дело, – без задней мысли, легко соглашаюсь я.

      Когда прогревшись и напарившись, возвращаюсь в избу, печь колдуньи уже пышет жаром. Но стол, на удивление, пуст.

      И тут я чувствую какой-то подвох – и с банькой, и с печью, и с колдуньей. А сама хозяйка стремительно меняется – согбенность напрочь исчезает, тело распрямляется, наливается силой, и вот передо мною уже стоит вполне себе внешне ничего женщина лет сорока. Весьма грозного и воинственного вида. С голодным блеском в темнейших глазах. Помог, значит, добытый эквалитус… Но это нисколько ни радует.

      Морге медленно поднимает руку с мелодично позвякивающими колокольчиками. И я тут же теряю всяческие ощущения от своего чистейшего тела. Вот же… Дурень!

      – Ам-ам, – лишь растерянно бормочу. – А-а-а…

      – Худосочен, конечно, но с яблоками пойдёт, – оценивает мои достоинства, почему-то только с кулинарной точки зрения колдунья. – Печь, открывай заслонку!

      – Эй, эй. – неожиданно «просыпаются» до того помалкивавшие сапоги, видимо, напуганные перспективой совместного запекания в яблоках. – Мы несъедобные! Прежде нас снимите!

      У Морге от душераздирающих воплей моей обувки отвисает челюсть.

      – Ты, это что, болезный? В Йожина всё-таки проваливался?

      – Ага-а, – с трудом киваю непослушной головой.

      – И он тебя не съел? – всё более удивляется любительница добрых-молодцев в яблоках.

      – Ага-а… – Я бы и рад более развёрнуто поведать о своих приключениях на болоте, но только-то и могу, что выдавливать из себя, – Ага-а-а…

      Колдунья стремительно теряет внешний вид сорокалетней воительницы и вновь обретает скрюченный образ старой-престарой перешницы.

      – Больной, что ли? – словами придворного эскулапа подозрительно интересуется у меня.

      – Нет. Здоров как… – Но как именно здоров, в голову ничего дельного не приходит. – В общем, здоров.

      Колдунья оценивающе смотрит на обувку:

      – Поросятина?

      – Почему сразу – поросятина? Мы – кабанятина! – дружно тараторят разговорчивые сапоги.

      – Хрен редьки не слаще… Во всяком случае, для Йожина.

      Морге