Романтические истории для девочек. Лидия Чарская

и сказала:

      – Ну, уж я ему припомню за это. Он у меня попляшет!..

      И она припомнила – на Фильке. Филька исчез. Но как? Как и куда могла маленькая двенадцатилетняя девочка спрятать птицу – этого я угадать не могла.

      – Жюли! Зачем ты сделала это? – спросила я, когда мы вернулись в классную после обеда.

      – Что сделала? – так и встрепенулась горбунья.

      – Куда ты дела Фильку?

      – Фильку? Я? Я дела? – вскричала она, вся бледная и взволнованная. – Да ты с ума сошла!

      Я не видела Фильки. Убирайся, пожалуйста.

      – А зачем же ты… – начала я и не закончила.

      Дверь широко распахнулась, и Матильда Францевна, красная, как пион, влетела в комнату.

      – Очень хорошо! Великолепно! Воровка! Укрывательница! Преступница! – грозно потрясая руками в воздухе, кричала она.

      И прежде чем я успела произнести хоть слово, она схватила меня за плечи и потащила куда-то.

      Передо мною замелькали знакомые коридоры, шкапы, сундуки и корзины, стоявшие там по стенам. Вот и кладовая. Дверь широко распахнута в коридор. Там стоят тётя Нелли, Ниночка, Жорж, Толя…

      – Вот! Я привела виновную! – торжествующе вскричала Матильда Францевна и толкнула меня в угол.

      Тут я увидела небольшой сундучок и в нём распростёртого на дне мёртвого Фильку. Сова лежала, широко распластав крылья и уткнувшись клювом в доску сундука. Должно быть, она задохнулась в нём от недостатка воздуха, потому что клюв её был широко раскрыт, а круглые глаза почти вылезли из орбит.

      Я с удивлением посмотрела на тётю Нелли.

      – Что это такое? – спросила я.

      – И она ещё спрашивает! – вскричала, или, вернее, взвизгнула, Бавария. – И она ещё осмеливается спрашивать – она, неисправимая притворщица! – кричала она на весь дом, размахивая руками, как ветряная мельница своими крыльями.

      – Я ни в чём не виновата! Уверяю вас! – произнесла я тихо.

      – Не виновата! – произнесла тётя Нелли и прищурила на меня свои холодные глаза. – Жорж, кто, по-твоему, спрятал сову в ящик? – обратилась она к старшему сыну.

      – Конечно, Мокрица, – произнёс он уверенным голосом. – Филька напугал её тогда ночью!.. И вот она в отместку за это… Очень остроумно… – И он снова захныкал.

      – Конечно, Мокрица! – подтвердила его слова Ниночка.

      Меня точно варом обдало. Я стояла, ровно ничего не понимая. Меня обвиняли – и в чём же? В чём я совсем, совсем не была виновата.

      Один Толя молчал. Глаза его были широко раскрыты, а лицо побелело как мел. Он держался за платье своей матери и не отрываясь смотрел на меня.

      Я снова взглянула на тётю Нелли и не узнала её лица. Всегда спокойное и красивое, оно как-то подёргивалось в то время, когда она говорила.

      – Вы правы, Матильда Францевна. Девочка неисправима. Надо попробовать наказать её чувствительно. Распорядитесь, пожалуйста. Пойдёмте, дети, – произнесла она, обращаясь к Нине, Жоржу и Толе.

      И, взяв младших за руки, вывела их из кладовой.

      На минуту в кладовую заглянула Жюли.