Бессмертный пони. Заметки участкового терапевта. Мария Бородина

маршрут сквозь сеть запылённых комнат мы знали на зубок.

      Омбре в тот день стояло особо невыносимое. Не продохнуть. Взмахнёшь руками – воздух заколышется, как холодец. Картина маслом: сидит Козеева на кровати, а на лице – вся скорбь котейки из Шрека.

      – Вытащи меня… – только и молвит жалобно.

      Только тогда замечаю, что Козеева сидит в продуктах своей же жизнедеятельности. Чувствую брезгливость, ярость и дикое унижение. Но надо держать себя в руках. Возможно, положение безвыходное?

      – Так Вы и вызвали для этого? – удивляюсь я.

      – Да. Час назад была «скорая». Отругали и ушли, а я так и осталась…

      – А кто этим обычно занимается?

      – Соседка. Но она ушла на рынок.

      – Родственники?

      – Заняты.

      – Соцработник?

      – Позже придёт. Мне что, так до вечера сидеть?!

      Кое-как пересадила-таки я её на соседнее, незапачканное место. Позвонила ухаживающим. А она, вместо человеческого "спасибо":

      – Что ж я, грязная что ли буду сидеть?! Меня вытереть нужно!

      – Врача на дом вызывают не для того, чтобы Вам марафет наводить, – не выдерживаю я.

      – Знали же, куда шли! – продолжает ворчать. – Клятву Гиппократа давали…

      Возможно, я поступила негуманно. Не удивлюсь, если меня осудят. Но я ушла. Просто развернулась и ушла, игнорируя упрёки, летящие в спину. И да: жалоба на меня прилетела на следующий день.

      Между милосердием и танцами с бубном есть граница. Важно её чувствовать. Не прогибаться, действовать по регламенту. Уступишь раз, уступишь два – затопчут и поедут на тебе. Даже не умея двигаться…

      Участковый терапевт – прежде всего, человек.

      Я никогда и никому – даже заклятому врагу под страхом расстрела – не пожелаю такой судьбы, как у Козеевой.

      Но отчего-то совсем не жаль мне её.

      Забытая жизнь

      В последний раз перед спячкой природа ярилась и цвела. Улицы плевались пряными листьями и бордовыми пулями рябин. Воздух пах заморозками: ещё неощутимыми, но неумолимо крадущимися.

      В ту осень мне часто приходилось мотаться на вызовы в частный сектор. Прогулки по старым улочкам вдоль строя деревянных домов казались приключением (это сейчас мы, подустав от участковой работы, лаконично обзываем отдалённые локации "жопой мира"). Оттого я не злилась на бабу Фёклу, что вызывала ежедневно с одними и теми же жалобами.

      Разговор каждый раз сводился к одному и тому же:

      – Давление вот, – улыбалась баба Фёкла.

      – Так я же вам в прошлый раз Эналаприл выписывала! – разводила я руками. – Неужели не принимаете?

      – Эналаприл? – переспрашивала баба Фёкла, когда я показывала ей листочек с назначениями двухнедельной давности, забытый на подоконнике. – Ах, да. Он же есть у меня, – она открывала стол и доставала заветную коробочку. – А как его принимать?

      – Я же объясняла Вам. Два раза в сутки. Независимо от давления. По десять милиграммов.

      – А зачем, если давление сто двадцать на восемьдесят?

      – Так стабилизировать его нужно,