Тринадцатый. Софья Крымская

phasis>

      Злая ведьма рвется в дом.

      Плачь, дитя мое, не спи,

      Маму криком разбуди!

      Громче стрекочи, сверчок!

      Пусть поплачет мой сынок!

      Мать усталая уснет –

      Сына ведьма украдет.

      Плачут мышки по углам…

      Молока тебе не дам!

      Если ведьма заберет —

      Мухомор засунет в рот.

      Не прижму тебя к груди —

      Громким плачем мать буди.

      В лапах нечисти лесной

      Оборвется голос твой!

      Разбуди меня скорей!

      Позови пономарей!

      Никогда они не спят,

      Громко в колокол звонят.

      Динь-дон, динь-дон,

      Твою маму морит сон…

      Мертвый будешь, иль живой —

      Не услышу голос твой…

      Глядь – у ведьмы мой сынок,

      У меня – гнилой пенек.

      Ручки-ножки-веточки…

      Баю-баю, деточка…

      ***

      Королевская охотничья свора выла три дня подряд, предвещая скорую кончину хозяина. Любимая гончая лежала возле кровати короля, отказывалась от воды и пищи и жалобно скулила.

      Лекари, бессильные одолеть естественный ход вещей, отступили. Юный наследник стоял на коленях возле смертного ложа, приникнув головой к коленям отца. Король умирал.

      В покоях стояла гнетущая тишина, лишь старинные часы неумолимо отсчитывали ход времени, и каждые четверть часа оглашали замок грозным перезвоном, словно напоминая о неизбежном.

      Пробило полночь. Король с усилием поднял иссохшую, бледную руку, сделал знак придворным удалиться. Когда свита покинула покои, он коснулся плеча сына. Принц поднял голову.

      – Мое время подходит к концу. – едва слышно произнес король, – Слушай сын мой, и запоминай.

      Понимая, что сейчас не время для лишних слов и лживых уверений, принц склонил голову в знак того, что готов выслушать последнее слово отца.

      – Мой первый завет – будь добрым правителем. В уме твоем я не сомневаюсь, а мудрость придет с годами. Но не позволяй жестокости поселиться в твоем сердце. Она разрушит тебя, а значит и страну, которую я тебе вверяю счастливой и процветающей.

      – Обещаю, батюшка, – промолвил принц.

      – Мой второй завет – женись. Тебе надлежит еще в юности позаботиться о продолжении рода.

      И снова сын почтительно склонил голову.

      – И третий завет – как зеницу ока береги зеркало, что висит в моих покоях.

      Принц удивленно взглянул на отца – в свою последнюю минуту он беспокоится о зеркале?

      – Не беспокойся, сын, разум мой ясен. – сказал король, – Я расскажу тебе историю этого зеркала, и ты поймешь, что мой третий завет – самый главный.

      – Я и так исполню его, батюшка. Стоит ли тебе тратить силы на долгие речи?

      – Мои силы более не понадобятся мне. Рассказать тебе эту историю – лучшее, на что я могу их потратить.

      И рассказал король такую историю.

      … Много лет назад жил в деревне бедный крестьянин.

      Двенадцать детей родила ему жена и тринадцатый был на подходе. Говорят, у кого много детей – тот богач, но крестьянин горько усмехался, слыша такие речи. Чем больше появлялось у него детей, тем больше приходилось ему работать, тем тяжелее болела его рано подурневшая от тяжелой жизни жена, тем крепче сжимал голод в своих лапах их бедное семейство.

      Силы крестьянина были на исходе, работать он больше не мог. Он бродил по лесу, искал грибы, ягоды, да изредка удавалось ему подбить камнем какую-нибудь живность. Тем и жили.

      Раз пошел он в лес за пропитанием. Была поздняя осень. Ни грибов в лесу, ни ягод, птицы и белки попрятались. Ничего не добыл бедняга, побрел домой. Вечерело, и крестьянин сбился с пути.

      Ну, думает, пропадать теперь. Не ровен час волка встретишь – и прощай белый свет.

      Но он был упрям и сдаваться было ему никак нельзя – дома дети ждут. Шел он, шел, глядь – огонек меж деревьев светит. Обрадовался крестьянин, из последних сил побрел на огонек и вышел к избушке. Ветхая, замшелая, крыша провалилась, дверь на одной петле болтается, а в мутном крохотном окошке тень мелькает.

      Вошел крестьянин. Видит – в очаге жарко горит огонь, над ним на крюке висит огромный котел, возле котла – старушонка. Кривая, горбатая, космы нечесаны, платье – рвань одна. Стоит себе и железной палкой варево в котле помешивает.

      А комнатушка вся зеркалами завешена так, что стен не видно.

      Крестьянин от удивления рот разинул – откуда у этакой лесной поганки столько зеркал?

      Обернулась к нему старуха, вздрогнул крестьянин. Старуха-то слепая, темные дыры