Семко. Юзеф Игнаций Крашевский

Потом не взглянула уже на сына и пошла к другому окну. Ясько сидел злой на лавке, тем временем глазами пронизывая стоявшую в углу испуганную сиротку. Среди тишины слышался только огонь, потрескивающий в камине. Бобрек специально натягивал на лицо улыбку… После этой вспышки разговор между матерью и сыном становился затруднительным.

      Какое-то время Бобрек молчал, старуха медленно успокаивалась. Она как-то бездумно кивнула девочке.

      Даже этому неблагодарному и испорченному ребёнку не годилось дать уйти из дома без какой-нибудь еды. Она вытянула руку с ключами, приказывая налить вина и согреть. Ясько это увидел и понял. Пошёл с лавки к огню, чтобы немного погреться. Агата вернулась к прялке, пытаясь показать себя равнодушной, хоть среди морщинистых щёк блестели две большие слезы.

      Сиротка, словно желая как можно скорее избавить свою госпожу от гостя, засуетилась с винной полевкой, которую умела приготовить, подсластить и приправить кореньями. Она очистила кубок, налила и принесла, дрожа, Бобрку, который специально, видя её страх, донимал её насмешливым, распутным взглядом.

      Взяв, наконец, кубок, Ясько стал пить.

      – Хорошее вино у пани матери, – сказал он. – Слава Богу, всего хватает. Человек не всегда такие деликатесы получает по дороге. Попадается брага, подпивок, а подчас и квас только. Потом вино вкусней кажется.

      – Куда едешь дальше? – спросила мать, вынуждая себя быть равнодушной.

      – О! О! Очень срочно, очень срочно! Потому что меня послали, – ответил Бобрек, – от самого магистра. Я только что из Плоцка и снова туда же возвращаюсь. В Польше убивают друг друга, даже приятно; наше дело – им помогать в этом.

      Улыбка Бобрека пронзила бедную мать – она вздрогнула, но воздержалась от демонстрации гнева. Она ничего не отвечала, только прялка под её ногой вдруг зарычала. Ясько мог радоваться, потому что чувствовал, что досадил бедной женщине.

      – Нечего поляков жалеть, когда ума не имеют, – начал он с выражением презрения. – Для нас это лучше. Люксембурга, государя, каких мало на свете, мягкого юношу, не хотели королём выбрать, предпочитают безкоролевье. Кому какое дело до вкуса? Наши государи на этом кусок земли заработают.

      Старуха с опущенной над куделью головой ничего не отвечала, в молчании глотала слёзы. Бобрек пил вино. Вытянул пустой кубок к девочке, чтобы налила ему второй. Поглядел на мать, молчал.

      Снова какое-то время царило молчание. Глаза Агаты были устремлены в кудель, но за слезами ничего не видела. Это молчание старухи произвело на Бобрека некоторое впечатление. Он слегка нахмурился и, осушив второй кубок, поставил его на лавку.

      – Мне пора в дорогу, – сказал он. – Я сюда к пани матери не без дела приехал. О, если бы я мог здесь отставить коня, и было, кому за ним последить, пусть бы остался. Дальше предпочитаю нанять телегу, потому что очень ушибся на седле.

      Агата подняла глаза.

      – Отдай коня батраку, – сказала она сухо, – он присмотрит за ним, пусть тут стоит.

      И она не говорила больше, начиная прясть снова. Бобрек стоял перед ней.

      – Не нужно