Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз. Елена Поддубская

не поступил. Ты списки видела?

      – Видела. Он там, – списки Воробьёва проверила как минимум три раза: в день приезда и дважды вчера. То, что Миша поступил девушку очень обрадовало. А вот что его не было сейчас среди отъезжающих, казалось непонятным и расстраивало. Все каникулы девушка мечтала об их встрече.

      – Тогда появится. – успокоила Лена. Она стояла сжавшись; с вечера девушку морозило, а утром, проснувшись дома, она поняла, что у неё поднялась температура. К тому же, в самом разливе была циклическая месячная функция, заставлявшая постоянно думать о ней и предпринимать меры, чтобы держать себя в сухости и тепле. Так как предупредить из Химок никого из преподавателей или студентов Лена не могла, пересилив себя она поднялась с кровати и отправилась в Малаховку. Родителям про своё плохое самочувствие ничего не сказала, чтобы не волновать, благодарно кивнула на их пожелание хорошо трудиться и пообещала по возможности прислать из колхоза телеграмму.

      – Может тебе сказать Бережному, что нездорова? – Лиза потрогала лоб подруги и нахмурилась; показалось, что у прыгуньи в высоту температура.

      – Пройдёт, – буркнула Николина. Привлекать к себе внимание в первый же день не хотелось. А ещё больше не хотелось оставаться дома. Несмотря на страсти старшекурсниками про практику, Николина предпочитала одиночеству коллектив.

      5

      Группа преподавателей примерно из сорока человек стояла за спинами ректора института Ивана Ивановича Орлова и декана спортивного факультета Натальи Сергеевны Горобовой и изучающе оглядывала многократно превосходящую количеством толпу студентов. В отличие от взрослых, нахмуренных, строгих, серьёзных или просто сдерживающих свои эмоции, молодёжь галдела: встрече со знакомыми с разных кафедр все были откровенно рады. Толпа смеялась и осматривала преподавателей не украдкой, а откровенно, не стесняясь высказывать мнение по любому субъекту, привлекшему внимание.

      – Господи, как это Дыдыч на запарится в своей фуфайке? – Миша Соснихин указал на преподавателя по гимнастике – Гофмана Владимира Давыдовича, которого все звали просто «Дыдыч», сбросил с плеч лёгкую ветровку и утёр лоб. Время перевалило за девять часов, утреннее солнце теперь грело откровеннее, хотя и набегали на него тучки, предвещающие тот самый обещанный дождь. Заведующий кафедрой гимнастики стоял перед всеми со злющим выражением на лице и придерживал руками полы стёганой ватной куртки, перекрещенные на животе.

      Армен Малкумов, находящийся рядом с Мишей, покачал головой:

      – Старый он уже. А старым жар костей не парит.

      – Не не парит, а не ломит, – поправила Кашина, строя Малкумову глазки. Армен с непониманием нахмурил брови, но тут же недоверчиво улыбнулся. Прыгунья в высоту горделиво повела плечами и протянула, переводя взгляд с права налево, – А Дыдычу нашему не жарко не потому, что он старый, а потому, что вредный. Желчи