Правильное дыхание. Д. М. Бьюсек

Бабушка, ты хочешь сказать, что я не Таранич? Здрасьте. А скулы? А нос? Да я ж вся в них!

      Б: – В них-то в них. А волосы?

      О: – А что волосы? Волосы – в тебя, наверное.

      Б: – У меня не вьются.

      О: – Зато у мамы вьются.

      Б: – Вот именно. У меня – нет, у деда – тоже нет. А у Фимы вились, – вздыхает, – вот она их себе постоянно и заглаживала. И тебе коски туго заплетала – так что из еврейского ребенка получался китайский.

      О: – У Фимы?

      Б: – (смущенно кивает) У Фимы.

      О: – У какого Фимы?

      Б: – Я не знаю. Они за мной одновременно ухаживали – дед и Фима. А я все никак не могла выбрать, потому что дед был серьезный, с ним просто так ничего не попробуешь, это сразу замуж надо будет. А с Фимой, наоборот, пробовать было можно, но какой-то он был чересчур несолидный. Ветер в голове. У меня таких уже парочка была в прошлом, поднадоело. Вот и сомневалась. Дед был по всем статьям перспективный жених, но как же вот так себя связывать, ничего заранее не проверив, да? А он даже целоваться стеснялся, кошмар. Дотронется – и тут же: «Извините, Анечка». Очень утомляло. Так что Фима мне был необходим в качестве разрядки, но вот насчет большего – то да, то нет. И вот звоню ему как-то, свидание отменить, а мне из трубки: «Фиму арестовали. И больше сюда не звоните». И тут я понимаю, что ни фамилии его не знаю, ни адреса, ни правда это или нет – и вот что теперь? Ничего. Был Фима – звонок – и нет его. И на свидание не пришел. Потом долетело как-то от случайных людей, что да, арестовали, но дальше расспрашивать испугалась, вообще тогда об этом не говорили, все боялись. В общем, посидела, попереживала и решила, что пусть это мне будет уроком. Что пора за ум браться, а не скакать стрекозой. Встретились с дедом, говорю ему: «Всё, или вы меня берете замуж немедленно, или мы с вами расстаемся навсегда». Он аж опешил: «Насколько, – говорит, – немедленно?» Так и поженились. И прямо немедленно образовалась твоя мама, как-то даже слишком быстро, но кто считал? Я – так до сих пор понятия не имею, но кудри эти – очень Фимины. Ну и что – хоть какая-то от него память. Но Маринка, когда сама начала что-то подозревать, испереживалась страшно – с тех пор волосы утюгом заглаживала, пока перманент в моду не вошел, на него стало можно списывать. Я, Сереженька, не скрываю: была отвратительной матерью. Дома вообще не появлялась: хоть и решила перестать скакать, а все равно – иначе скучать начинала. Так что Маринку по большей части упустила: няня есть, думала, и все в порядке. А она, не будь дурочкой, все замечала. Дед в ней души не чаял, папина дочка, так она от этого еще больше на меня злилась, что не люблю их с папой и головы им дурю. А я любила, только мне все было мало. Маринке со своей стороны это, конечно, было непонятно, вот и копила все в себе – деду, знала, что бесполезно на меня жаловаться, он меня обожал несмотря ни на что, философом был в этом плане. По молодости она погуляла, но осторожно, чтоб не дай бог не быть похожей на мамочку, а потом сама нашла себе