Мы и они. Из жизни микробов. Михаил Стати

возможности определить, почему все произошло именно так, а не иначе, видя долю ответственности на стороне нашего сообщества и Пола, в частности, в том, что микробы, подобные Тому, не могут найти себе применение, направляя усилия своей деятельности в благое русло, как тут же мне возражал другой критик, сидевший во мне, выдвигая претензии самому Тому, его поведению, его строптивости, подвергая сомнению его способности в том смысле, что, возможно, его идеи не столько гениальны и достойны преклонения, сколько выглядят как проявление ребячества и каприза, и в таком случае побег является логичным итогом его необоснованной гордости и ничем не подкрепленного фанфаронства, задаваясь вопросом о признаках истинного таланта, об отличиях между гениальностью и посредственностью, о значении великих дел, выдающихся мыслей, если допустить, что мы со всей серьезностью хотим опустить пустые метафоры, сосредоточившись на сути предназначения, ни на мгновение не допуская сомнений, что Великое паломничество содержит истинную ценность и все остальное меркнет по отношению к этому святому таинству, а мое решение сопровождать Тома вообще не вписывается ни в какие теории, так как я не представлял для нашего сообщества никакой ценности, оставаясь его рядовым членом, обыкновенной посредственностью, каких множество, и, как следствие, решение последовать за Томом явилось результатом слабости моего характера, моего легкомыслия, что в общем-то с полной ясностью подтверждает отсутствие у меня талантов и собственного мнения по отношению к происходящим событиям, и мое предназначение – толпа, массы, где я должен находиться, следуя туда, куда идут все, делая то, что должно делать всем, проповедуя то, что очевидно всем, а «новый выбор», «смелое решение», «оригинальный путь» мне крайне мучительны, доставляют неимоверные страдания, оказывают на меня моральное давление, подвергая мое чувство ответственности испытанию, в результате которого немедленно хочется возвращения в состояние, где все ясно от начала и до конца, где нет настоящей свободы, но есть определенность, предсказуемость и истинное счастье, и эти мысли довлели надо мной все время, пока Том в молчании продолжал следовать рядом, как будто догадываясь обо всем, что творится в моей душе, и, как всегда в таких случаях, деликатно оставляя мне возможность разобраться в себе, в своих мыслях и сомнениях, будто понимая, что во мне сидит не один, а несколько внутренних голосов, с которыми я веду ожесточенную дискуссию, будучи не в силах отдать предпочтение одной из точек зрения, выдвигая новые и новые аргументы, которые тут же, в свою очередь, опровергались следующими за ними возражениями, и так без конца, отчего свои мысли я никогда не находил достойными широкой аудитории, полагая их путанными и сырыми, в чем состояла большая доля правды, так как я сам никогда до конца не мог окончательно сформулировать, что же я на самом деле думаю и каково мое мнение, что, впрочем, было истиной, и это обстоятельство озадачивало меня, более