Петербургский сыск. 1874 год, апрель. Игорь Владимирович Москвин

спрашивать у Ивана Иваыча, а сразу направился к петербургскому гостю.

      Раздался громкий требовательный стук, дверь отворилась и на пороге появилась высокая ладная фигура полицейского. По лицу невозможно было понять ни единого чувства, словно вошла статуя с каменной физиономией.

      – Ваше Высокородие… – начал он, но Путилин поморщился и махнул рукой.

      – Проходи.

      Но Селиван так и остался стоять у двери.

      – Скажи—ка мне, Селиван, – и посмотрел на стоящего у двери полицейского, но тот только недоуменно моргал и ничего не произносил.

      – Как тебя по батюшке?

      – Степаном отца звали.

      – Вот что, Селиван Степаныч. в последнее время на станции никаких происшествий не было?

      – Никак нет, – гаркнул Селиван.

      Путилин вновь поморщился.

      – Потише, чай не на платформе паровоз перекрикиваешь.

      – Извиняюсь, Ваше Высокородие!

      – Так было что—то или нет? Мне интерес представляет все, что было.

      – Да ничего такого и не было, у нас же публика вся, почитай, из благородных, а они поведения богоугодного.

      – И офицеры ведут себя пристойно, и, скажем, молодые люди.

      – Вы про это, – Селиван выдавил на одном дыхании, – офицеры те иной раз, когда выпимши лишнего, что—нибудь учудят, но меж собой, а чтобы к статским ни—ни.

      – А молодёжь?

      – Они тоже, конечно, ведут не подобающе, вот намедни трое совсем молоденькие, а вина видимо, попробовали, хотя и вели себя тихо, но какие—то настороженные были.

      – Если запомнил, чем привлекли взгляд?

      – Больно уж тихо себя вели.

      – Запомнил их?

      – Увидел бы, узнал.

      – В чем они одеты были.

      – В гимназической форме.

      – Не вспомнишь, какой гимназии?

      – Никак нет.

      – Убиенного видел?

      – Так точно.

      – Не он ли среди тех гимназистов был?

      – Не могу знать, этот без головы и голый, в таком виде не признать.

      – Хорошо, тогда опиши тех гимназистов.

      Селиван так толково их описал, что Путилин достал книжку и занес слово в слово сказанное полицейским. Иван Дмитриевич привык запоминать или записывать все, чтобы потом отсечь лишнее, словно скульптор от куска мрамора.

      – Ступай, братец, – начальник сыскного отделения смотрел в окно.

      Глава четвертая. Все начинается в столице

      Ближе к трём часам пополудни исправник любезно предложил отобедать у него дома. Марфа Васильевна, говорил он, предупреждена, что пожалуют столичные гости так, что расстарается. Кухарку не держит, добавил Константин Николаевич, а делает все сама, Господь не дал детей, вот она и норовит угодить мужу, и спрятал под рукой улыбку.

      Иван Дмитриевич не стал отказываться от столь заманчивого предложения и любезно согласился, напомнив, что он не один. На что исправник заметил, что гостям всегда рад и всегда найдётся и тарелка супа, и кусок