С Евангелием в руках. Георгий Чистяков

в древних монашеских традициях, созидающего свой монастырь по принципу «молись и трудись» (ora et labora), как говорил еще в VI веке св. Бенедикт Нурсийский. Причем Сергий не просто аскет и даже не просто игумен своего монастыря. Он, если можно так выразиться, игумен игуменов, основатель целой школы русского монашества, из которой один за другим выходят десятки будущих святых (Никон – в Троице, Савва – в Звенигороде, Андроник и Савва – на Яузе, Афанасий – в Высоком, Федор – в Симонове и т. д.).

      Множество монастырей основывают уже не непосредственные ученики Сергия, а ученики его учеников. При этом Сергий не оставляет им ни строки писаных поучений, не предлагает своим духовным наследникам никакого особого устава, и это резко отличает его от греческих учителей монашества.

      Греческие аскеты, обучая своих читателей искусству молчания, нередко сами бывают до крайности многословны. И это, хотя на первый взгляд кажется странным, понятно. Став христианами, они не перестали быть греками, не потеряли вообще отличающего греческий гений исключительного чувства формы. Кроме того, в большинстве своем они вышли из риторической школы, получили образование в каком-либо из центров, по сути, еще античной культуры. Риторика, красноречие, блестящий стиль – всё это вещи, с которыми невозможно расстаться, даже уйдя из мира и бросив всё. Поэтому каждый из них стремится изложить основы молчальничества лучше, точнее, лаконичнее, ярче, проще или жестче и т. п., чем это удалось его предшественникам. Таковы истоки аскетической риторики у греков. Другое дело – Сергий. Красноречию он никогда (в отличие от своего биографа Епифания) не учился, а поэтому молчальничеству он обучает своих учеников молча. Суть его школы, быть может, и заключается именно в том, что его наука не поддается вербализации. Она передается только через личный пример (не случайно само слово «пример» многократно повторяется в житии) и усваивается из опыта.

Быть первым

      Сергий, как говорит автор его жития Епифаний, был полон кротости и смирения, «во всём всегда подражая своему Владыке Господу нашему Иисусу Христу, давшему пример для подражания желающим подражать Ему». Однако, приняв тезис, согласно которому всякий святой непременно выступает как подражатель Христа, воплощающий в жизнь евангельский идеал, кто-то из нас, быть может, решит, что все святые должны быть как близнецы похожи друг на друга. Но нет. Амвросий Медиоланский был римским аристократом, а Макарий Калязинский – почти неграмотным русским мужиком. Среди святых есть монахи и миряне, епископы, воины и полководцы, писатели, бывшие интеллектуалами, и безграмотные простецы. Есть люди, пришедшие ко Христу во младенчестве (св. Николай), а есть и такие, кто на своем собственном опыте узнал, что такое «бездна греховная», – раскаявшиеся грешники (Августин); есть и те, кто стал христианином к концу жизни. Одни сподобились мученической кончины, другие умерли своей смертью, одни – в юности, иные – дожив до седин.

      Эти различия, в сущности, внешние; но отличаются друг от друга святые не только