Петербургские трущобы. Том 2. Всеволод Крестовский

нельзя ли отпустить!

      – Какая с вас благодарность! – усомнился тюремный солдат, однако не без некоторой надежды на ее осуществление.

      – Да вот – все, что есть с собою – две гривенки, примите, не побрезгуйте, – сказал Китай, вынимая из кармана два медяка. – Мы, значит, на благодарности не стоим, потому нынче, ежели только время не упустить, так мы свое наверстаем.

      Солдат на ходу принял из руки в руку благопредложенную благодарность и отвязался.

      «Господи! Сколько времени-то ушло из-за этого дьявола!» – с досадой и замиранием сердца думал Гречка, приближаясь к тюремным воротам.

      – Стой!.. Вы куда? – остановил их подворотня уже у самого выхода.

      – Чего «стой»?! – смело встретился с ним глазами Гречка. Потеря времени, и страх, и досада на все эти препятствия придали ему еще более дерзкой решимости. – Чего «стой»! Ты, брат, служба почтенная, стойка-то этак на своих, на арестантов, а мы люди вольные.

      – Какие такие люди-то? Что вы за люди? Эдак-то, пожалуй, часом и беглого пропустишь.

      – Какие люди… Не видишь разве? Майстровые… слесаря… Пусти же, что ли, черт!.. В баню пора.

      – Ты, любезный, не чертыхайся. Надо наперво узнать да дело толком сделать. Кто там с вами растабарывал? Седюков, кажись… Эй, Седюков! Поди-ко сюда! Дело есть! – махнул подворотня, крикнул через двор тому самому солдату, который только что получил благодарность.

      Опять пришлось дожидаться, пока Седюков, неторопливым шагом, с того конца двора направляется к подворотне.

      А время все идет да идет, и каждая минута становится все более опасной для беглецов – могут хватиться их, могут наткнуться в карцере на опоенных слесарей, тотчас же тревога, погоня – и все пропало от одной какой-нибудь минуты, когда чувствуешь уже, так сказать, запах этой желанной воли, когда ясно уже различаешь движение и гул и уличный грохот городской вольной жизни.

      Это были для Гречки жуткие, кручинные, сокрушительные мгновения.

      – Вот, ваша милость, не хотят пропущать, – поторопился Гречка обратиться к подошедшему Седюкову, желая предупредить излишние вопросы подворотни и разные дальнейшие объяснения, которые только оттянули бы время.

      – Пропусти их, это слесаря, – как бы мимоходом вступился Седюков таким уверенным тоном, который не допускал сомнений.

      Подворотня удовольствовался его заявлением – и тюремная калитка в воротах беспрепятственно отворилась перед беглецами.

      Половина тяжкого груза свалилась с Гречки. «Слава-те Господи! Двое дураков поверили, да один выручил», – помыслил он с невольной улыбкой великого удовольствия, почувствовав, что калитка захлопнулась за ними.

      – Вы слесаря? – остановил их внезапный вопрос, едва лишь они успели сделать каких-нибудь два шага по тротуару.

      Беглецы, нежданно-негаданно, у самых ворот столкнулись нос к носу с одним из тюремных начальников, возвращавшихся домой в тюремное здание.

      – Вы из тюрьмы, с работы, что ли?

      – С работы, ваше высокоблагородие, замки у карциев поправляли.

      – Знаю,