Кащеева цепь. Михаил Пришвин

и с поваром, и с женой повара Настей, и к дяде он входит просто и во всякое время.

      – Вышло? – спросил он Аукина.

      – Чуть не убил костылем.

      – Погодите немного здесь.

      Уходит в кабинет, и через минуту дядин голос оттуда:

      – Александр, позови сюда этого осла. Аукин крестится и просит Алпатова:

      – Загляните поскорее в окошко, там дочка моя Алена… Что, она стоит там? дожидается?

      Алпатов заглянул. Там под тополями стояла девушка в шляпке с лиловыми цветами, с лицом, наполовину скрытым в русых кудряшках.

      – Она здесь! – крикнул он.

      Аукин еще раз перекрестился и шагнул в кабинет.

      Кто же этот таинственный желтый капитан? Откуда у него такая чудодейственная сила? Выходит из кабинета с Аукиным, счастливым, сияющим. Снизу с тряпкой поднимается Настя, манит рукой; желтый капитан опять с ней исчезает по винтовой лестнице. Аукин делится радостью с Александром: он опять капитан «Ивана Астахова». Потом Алпатов видит из окна, как на радостях отец встречается с дочкой Аленой, выделывает ногами и руками какие-то вензеля, будто его дергают за веревочку, как бумажного акробата. Алена быстро, испуганно взглядывает вверх и встречается глазами с Алпатовым; на носу у нее и на щеках такие веснушки, будто из каждой скоро должна вылететь птичка с удивленными глазами и бархатным бантиком на белом горлышке. Она очень смутилась, увидев чье-то лицо в окне, и что-то строго сказала отцу. За тополями они быстро скрываются, но что, если побежать скорей на второй этаж и посмотреть сверху? Так и есть, идут по направлению к пристани по деревянным мосткам. Оглянется или нет? Если оглянется, будет хорошо, нет – худо. Оглянулась на повороте и скрылась за стеной товарной конторы. А что, если теперь забраться на вышку? Бежит скоро туда, и опять видно. Смотрит в подзорную трубу, – вот бы теперь оглянулась: ну же! ну, ну, ну!.. Она оглянулась, и разом из всех ее веснушек вывелись птички, все сорок сороков полетели на вышку и на ту золотую луговину, где стоит певучее дерево; кто-то сорвал на лугу белую ромашку и загадывает: любит или не любит? А наверху-то, на певучем дереве, так хорошо звенят струны святого пчелиного труда, и ничего в том не понимающие шмели дураками густо басят: «Жениться, жениться…»

      – Ты кого это смотришь? – грянуло сзади.

      – Там в степи, дядя, кажется, дымок показался, – вы ожидаете «Лену»?

      Астахов берет трубу – и очень радостный:

      – Да, это «Лена» идет.

      – «Лену» я еще не видал. Она большая?

      – Сейчас увидишь.

      Простым глазом видел Алпатов, как шла на пристань с отцом Алена, и думал: она большая, взрослая, барышня, какое ей дело до него, но все-таки почему же она все оглядывалась?

      Фестиваль

      – Ты сегодня, – сказал дядя Алпатову, – постриги свои лохмы и почистись немного к вечеру: у нас будет фестиваль.

      – Фес-ти-валь?

      – Ну, да. Гости соберутся, и директор приедет. Директор – умнейший человек. Все нонче будут, и немец. Ты по-немецкому как?

      – Слабо.

      – Я