Кащеева цепь. Михаил Пришвин

друг друга нагайками, и, кажется, такая мудрая беседа почтенных людей в чалмах и халатах, сидящих между верблюжьими горбами, – все ново и странно, в глубине сердца как-то знакомо, будто сам когда-то ездил в караванах через пустыни и кочевал, перегоняя баранов с летнего пастбища на зимнее стойбище.

      Вот крик из трех согласных, упирающих на одну гласную, как растрепанные губы старой лошади:

      – Тпру-у-у-у-у…

      – Как? и у вас «тпру».

      – Да, и у нас «тпру».

      Корова падает в воду. Плот трещит. Все орут. Верблюд падает. Сильнее орут.

      – Господи! – шепчут прижатые к рулю Адам и Ева. Плот кружится, все, кто близко, лупят нагайками усталых, изморенных лошадей, вертящих колесо самолета. Многие животные падают, одни покорно плывут рядом с плотом, другие, сильно фыркая, пробуют опять забраться на плот, и все вместе, и масса животных, и безобразно орущая масса людей, как будто все нарочно стараются поскорее разломить плот и все затопить, но плот все плывет и плывет через огромную реку.

      И что удивительно: беседа мудрых людей на верблюжьих горбах продолжается. А еще больше удивительно, что многие шумят и говорят о пустяках, как будто не были у самого края гибели.

      Кошка прыгнула с верблюда на лошадь, с лошади на монгола.

      – Брысь! – сказал азиат. Кошка прыгнула на Адама.

      – Брысь, – сказал Адам и тут же спросил монгола:

      – Стало быть, и у вас тоже «брысь»? Азиат не понял. Ева ответила:

      – От сотворения веков было «брысь».

      А на той стороне, куда, кружась, плывет самолет, новая собирательная гроза: там возле белых юрт скопилось много животных, и, уже приученные, все они стоят у самого берега в ожидании переправы, и только плот приблизится, все бросятся на него и затопят, может быть, возле самого берега. Но чем сильнее подпирают в бока бычьи рога, чем ближе к уху дышит горбатый верблюд, тем спокойнее на душе: ведь так на Руси вся жизнь проходит – вот-вот потонешь, а плот все плывет…

      Как-то расходятся, как-то обходятся и вот уже спрашивают вежливо:

      – Руки, ноги здоровы?

      – Аман!

      – Верблюды, кони, бараны здоровы?

      – Аман!

      Так соединяется караван и плывет по сухому желтому морю между солеными озерами со страшными фиолетовыми краями к одному всем известному дереву с пресным ручьем. Тут караван останавливается ночевать. Собирают кизяк, разводят огонь. Всходит пустынный месяц. Вырисовываются бронзовые профили кочующих народов.

      А кто это бородатый там, у костра, с женщиной в платочке?

      Все те же изгнанные Адам и Ева ищут себе земли. И повторяют:

      – Никто как бог!

      Верно, старому богу наскучили жалобы сотворенного им из глины Адама, и он создал другого человека и опять впустил его в рай, и опять этот второй Адам согрешил тем же грехом и с тою же старою заповедью был изгнан из рая в поте лица обрабатывать землю. Только, выгоняя второго Адама, бог забыл, что земля вся занята и новый человек, как забытый, пропущенный на страницах Священного писания, бродит