Кирза. Вадим Чекунов

Хули их по ночам привозят? – это он обращается уже к Зубу.

      Тот пожимает плечами.

      – Ни хера себе ты ласты отрастил! – рыжеусый роется в приторно воняющей куче новеньких сапог. – Где я тебе такие найду?!

      У Макса Холодкова, несмотря на мощную комплекцию, всего лишь сорок пятый размер ноги. Он уже держит перед собой два кирзача со сплющенными от долгого лежания голенищами.

      Я поуже Макса в плечах, но мой размер – сорок восьмой.

      – На вот, сорок семь, померяй! – отрывается от кучи вещевик. – Чегой-то он борзый такой? – обращается он к Зубу, видя, как я отрицательно мотаю головой.

      Младший сержант Зуб скалит белые зубы:

      – Сапоги, как жену, выбирать с умом надо. Тщательно. Жену – по душе, сапоги – по ноге. Абы какие взял – ноги потерял!..

      аши слова, товарищ прапорщик?

      Рыжеусый усмехается. Нагибается к куче.

      Связанные за брезентовые ушки парами сапоги перекидываются в дальний угол.

      Все ждут.

      Наконец нужный размер найден. Все, даже Зуб, с любопытством столпились вокруг и вертят в руках тупоносых, угрожающе огромных монстров.

      – Товарищ младший сержант, а у вас какой? – спрашивает кто-то Зуба.

      – Сорок шесть, – Зуб цокает языком, разглядывая мои кирзачи. Протягивает мне:

      – Зато лыжи не нужны!

      Кто-то угодливо смеется.

      "Как я буду в них ходить?!" – я взвешиваю кирзачи в руке.

      Вовка Чурюкин забирает один сапог и подносит подошву к лицу.

      – Нехуево таким по еблу получить, – печально делает вывод земляк и возвращает мне обувку.

      Со склада, с ворохом одежды в руках, идем вслед за Зубом по погруженной в какую-то серую темноту части.

      Ночь теплая. Звезд совсем немного – видны только самые крупные. Небо все же светлее, чем дома.

      Справа от нас длинные корпуса казарм.

      Окна темны. Некоторые из них распахнуты, и именно оттуда до нас доносится негромкое:

      – Дуу-у-ухи-и! Вешайте-е-есь!

2.

      Баня.

      Вернее, предбанник.

      Вдоль стен – узкие деревянные скамьи. Над ними металлические рогульки вешалок. В центре – два табурета. Кафельный пол, в буро-желтый ромбик. Высоко, у самого потолка, два длинных и узких окна.

      Хлопает дверь.

      Входит знакомый рыжий прапорщик и с ним два голых по пояс солдата. Лица солдат мятые и опухшие. У одного под грудью татуировка – группа крови. В руках солдаты держат ручные машинки для стрижки.

      – Все с себя скидаем и к парикмахеру! – командует прапорщик. – Вещи кто какие домой отправить желает, отдельно складывать. Остальное – в центр.

      На нас такая рванина, что и жалеть нечего. Куча быстро растет. Но кое-кто – Криницын и еще несколько – аккуратно сворачивают одежду и складывают к ногам. Спортивные костюмы, джинсы, кроссовки на некоторых хоть и ношеные, но выглядят прилично.

      Банщики лениво наблюдают.

      Голые, мы толчемся на неожиданно холодном полу и перешучиваемся.

      Клочьями волос покрыто уже все вокруг.

      Криницына банщик с татуировкой подстриг под