Кирза. Вадим Чекунов

темнело непривычно долго – догорали белые ночи.

      Под присмотром унтерштурмфюрера Цейса пили пиво в грязном буфете. Сдували пену на бетонный пол. Курили, как заведенные.

      Сгребали последнюю мелочь. Чурюкин набрался наглости и попросил у Цейса червонец.

      Тот нахмурился, подумал о чем-то и одолжил.

      Ближе к темноте к нам присоединились две галдящие оравы – прибыли, наконец, подмосковные и клинчане.

      Пьяные в сиську. Некоторые уже бритые под ноль. С наколками на руках. Урки урками.

      Два не совсем трезвых старлея пожали руку нашему немцу.

      Урки оказались выпускниками фрязинского профтехучилища. Знали друг друга не первый год. Держались уверенно.

      Верховодил ими некто Ситников – лобастый, курносый пацан с фигурой тяжеловеса. В каждой руке он держал по бутылке портвейна, отпивая поочередно то из одной, то из другой.

      Ожидая автобус из части, мы быстро перезнакомились и скорешились.

      Кто-то торопливо допивал водку прямо из горла.

      Кто-то тяжко, в надрыв, блевал.

      Измученные ожиданием, встретили прибывший наконец автобус радостными воплями.

      В видавший виды "пазик" набились под завязку. Сидели друг у друга на коленях.

      Лейтехи ехали спереди. Переговаривались о чем-то с водилой – белобрысым ефрейтором. Тот скалил зубы и стрелял у них сигареты.

      По обеим сторонам дороги темнели то ли сосны, то ли ели.

      Изредка виднелись убогие домики. Мелькали диковинные названия – Гарболово, Васкелово, Лехтуси…

      Карельский перешеек.

      Приехали.

      Лучами фар автобус упирается в решетчатые ворота со звездами.

      Из двери КПП выныривает чья-то тень.

      В автобус втискивается огромный звероподобный солдат со штык-ножом на ремне. Осклабился, покивал молча, вылез и пошел открывать ворота.

      Все как-то приуныли.

      Даже Криницын.

      Несколько минут нас везут по какой-то темной и узкой дороге. Водила резко выворачивает вдруг руль и ударяет по тормозам. Автобус идет юзом. Мы валимся на пол и друг на друга. Лейтенанты ржут и матерят водилу.

      – Дембельский подарок! – кричит ефрейтор и открывает двери. – Добро пожаловать в карантин! Духи, вешайтесь! На выход!

      Вот она – казарма. Темная, будто нежилая. Лишь где-то наверху слабо освещено несколько окон.

      Мы бежим по гулкой лестнице на четвертый этаж.

      Длинное, полутемное помещение. Пахнет хлоркой, хозяйственным мылом, и еще чем-то приторным, и незнакомым.

      Цейс и другие лейтехи куда-то пропали.

      Мы стоим в одну шеренгу, мятые и бледные в свете дежурного освещения. Я и Холодков, как самые рослые, в начале шеренги.

      Справа от нас – темнота спального помещения.

      Там явно спят какие-то люди. Кто они, интересно:

      Сержант – человек-гора. Метра под два ростом. Килограммов за сто весом. Голова – с телевизор "Рекорд". Листы наших документов почти исчезают в его ладонях.

      Сонными глазами он несколько минут рассматривает то нас, то документы.

      Наконец,