Меч Тамерлана. Книга вторая. Мы в дальней разлуке. Дядя Саша (Александр Позин)

прав, все принадлежит белым. В их руках наши права, наша жизнь и… наши женщины. Кэт работала в одном из лучших публичных домов Нью-Орлеана. А я был молодой начинающий боксер. Мне поклонялись, мною восторгались!

      По глупости думал, что если есть успех и есть слава, то мне все можно. Мы с Кэти любили друг друга. Я мечтал завести семью, хотел, чтобы Кэт перестала заниматься своим постыдным ремеслом. Когда мы поженились, она пошла к хозяину и сказала, что больше не будет заниматься проституцией. Этот жирный боров поднял крик, потребовал уплаты долга, стал бить мою Кэти. Она отбивалась как могла, расцарапала его лицо. А когда сбежалась вся округа, ее хозяин заявил, что черная женщина посмела поднять руку на белого человека. Суд Линча – это когда нет суда, это расправа. Мою жену повесили прямо там, на брусе под потолком. А я… я когда узнал… я подкараулил этого борова и собственными руками, – Джон простер перед собой две здоровенные руки ладонями вверх, – вот этими руками задушил его. – Джон уткнул свое лицо в ладони и замолчал, заново переживая свое горе.

      – А дальше что было? – через некоторое время осмелился задать вопрос Николка.

      Джон отнял ладони от лица, устремил свой взгляд вдаль, словно вспоминая то, что спрятал глубоко-глубоко в своей душе. Затем повернулся к юноше:

      – А дальше… дальше пришлось бежать на север страны, там, в северных штатах, проще затеряться. В Нью-Йорке случай свел меня с Джембазом, который в эмиграции содержал небольшой цирк. Выступал у него в цирке, а в революцию, в шестом году, приехал в Россию, страну, где никто не обращает внимания на чистоту крови и цвет кожи. Теперь это моя вторая родина. Знаешь, Коля, я после смерти моей Кэти жить не хотел, один раз Джембаз меня прямо из петли вытащил. Но время залечивает душевные раны. Постепенно ко мне вернулась способность смотреть на мир открытыми глазами, без ненависти и боли. Надо жить, Коля, надо бороться!

      Юноша вздохнул, понимая правоту и житейскую мудрость чернокожего атлета. А тот продолжал:

      – Я вижу ее глаза. Она тебя любит, Коля!

      После этих слов Джон поднялся, по-дружески похлопал юношу по плечу и побрел прочь. Николай еще посидел немного, потом тряхнул своими бронзовыми кудрями, поднялся и зашагал в ту сторону, где наяривала гармошка. Он решительно вошел в круг, где парни с девками лихо отплясывали кадриль, нашел Лизу, развернул ее к себе и поцеловал. Девушка сначала удивленно, потом робко, а в конце концов пылко ответила на поцелуй, словно давно ждала этого момента. Хоть такое открытое проявление чувств было непривычно для станичных нравов, оно было встречено одобрительным гулом и сдержанными девичьими смешками: в праздник все можно! А может, просто цирковые для станичников были людьми иного сорта, которым в силу их актерской профессии было дозволено более обычного. Лиза сама взяла за руку Николая и повела вдоль берега реки на соседний луг. С той ночи они стали любовниками.

* * *

      На следующее утро Джембаз уединился с наказным атаманом и другими старейшинами. Мимо чайной, где они о чем-то оживленно гутарили, все чаще и чаще, как