Окрошка. Отрывочное жизнеописание одного кота. Сергей Носачев

хмыкнула.

      Правой рукой Гера легко почесывал и гладил морду кота – за ухом, шею, нос и макушку.

      – Начинаю. Держите.

      Когда она сделал надрез, кот дёрнулся. Передними лапами он вцепился Гере в кисть – не играючи, как раньше, всерьёз. Он подтянул её к морде. Гера продолжал гладить. От каждого движения когти глубже впивались в кожу.

      – Ты крутой. Ты охренеть какой крутой! Потерпи. Потерпи немного.

      Вика снова что-то сделала, и кот притянул руку Геры к пасти и вцепился в перепонку между большим и указательным пальцами. Гера слышал, как под клыками хрустнула кожа.

      Вика комментировала, что делала, не замолкала ни на секунду. Гера не слушал.

      Хлопнула входная дверь – вернулась жена. Она зашла на кухню, поздоровалась и предложила сменить Геру. Он не обернулся.

      Крошан, как на полевой операции, вцепился в руку Геры, закусил его ладонь и терпеливо ждал, пока врач закончит. Он безотрывно и не моргая смотрел своим огромным желтым глазом в глаза Геры. Что бы кот сказал ему, умей он говорить? Гере было стыдно, но отвести глаза, отвернуться он не мог. Словно он ещё сильнее предаст друга, лишит его последней опоры.

      Гера понятия не имел, сколько прошло времени, когда Вика сказала: «Вот и всё». Крошан, как по команде обмяк, расслабил лапы и челюсти, и медленно прикрыл глаз. Гера отпустил холку и, скатав с пальцев налипшую шерсть, закрыл глаз до конца. Затем он осторожно, как занозы, поочерёдно отцепил от руки когти, вытащил впившиеся клыки и закрыл коту пасть. Из ран засочилась кровь. Гера достал аптечку и обработал руку.

      Вика и жена тоже были в кухне, что-то говорили – ему и между собой. Гера обошел стол и тяжело опустился на диван. Он их ненавидел. Обеих. «Лишь бы кот был в порядке».

      Глава 8. Домовой

      Мой кот был мечтателем.

      Порой он часами вглядывался

      в зовущие дали заоконья.

      Кот снова не вышел встречать. Гера вздохнул.

      – Крошан, – позвал он походя и без особой надежды, разулся и заглянул в комнату. – Толстый.

      На кровати, комоде и столе кота не было. Гера хмыкнул и заглянул на подоконник, под кровать. Излюбленное место на шкафу тоже пустовало. Гера занервничал. Он вышел в коридор и заглянул в обувную полку. Оттуда – в ванную – ни в ванной, ни под ней, ни в тазу. Каждое «и здесь пусто» било по нервам, разгоняя панику.

      – Кроша! Не смешно, блин! А ну, выходи!

      Но кот не выходил.

      На холодильнике и за диваном кота тоже не было. Гера уставился на окно. Оно было откинуто на проветривание. Гера сто раз просил жену закрывать его, когда их нет дома: боялся, что Крош полезет за какой-нибудь пичугой или бабочкой, поскользнётся, застрянет башкой в щели и сломает себе шею. То, что кот может убежать, Гере в голову не приходило. Но если подумать – подоконник был вторым любимым местом Крошана, а пышная сирень, опутанная шиповником – пределом мечтаний. Там вечно копошились птицы и пчелы, и Крош часами заглядывался на это бурление жизни. Видимо, окончательно устал от врачей и лечения, и этих чертовых капель.

      Гера закрыл окно, перекрутил ручку и распахнул створку. Перегнувшись через подоконник,