Воин аквилы. Владислав Шмыглёв

мечены. Так уж повелось! – чуть подобревшим тоном промолвил Максиан и, пристально посмотрев на продолжающее пылать светом открытости, лёгкости и прямоты лицо проводника, продолжил: – Мне вот что ещё любопытно, следопыт: а откуда ты так складно научился разговаривать на языке римлян?

      И с глубоким протяжным выдохом, словно побывав в самой бездне воспоминаний, проводник в ответ немедленно вымолвил:

      – А это я уже в Лугувалиуме ваш язык освоил. Я ведь был тогда ещё совсем юнцом, когда меня и многих других вынужденных беглецов с севера переселили сюда, на подконтрольные римлянам земли. Я голодал и замерзал, пока в один чудесный день меня по не иначе как счастливому веянию судьбы встретил, пожалел и затем усыновил пожилой одинокий и бездетный ветеран легионер Викториус. Ветеран-легионер, которому я через короткое время стал настоящим сыном, а он для меня – пусть и вторым, но зато живым отцом. Мы стали друг для друга настоящей семьёй. Викториус обучил меня римской грамоте, которой сам владел, языку и дал мне новое имя Алвиан. О боги, я до сих пор ему за всё благодарен и потому поклялся себе за доброту и любовь, данную мне моим римским отцом, отплатить тем, что буду верой и правдой до предсмертных вздохов служить империи. Да, до самых последних моих вздохов, если потребуется.

      – Вот как?! Что ж, твоя клятва, Алвиан, достойна самой истинной похвалы и отеческого признания. Мир тебе, мой дорогой соратник! Мир от меня, Максиана Атия!

      – И от меня, Владиуса Рутилия, тоже! – с разразившейся искренней улыбкой на лице тут же тихонько добавил и молодой декан.

      В мгновение растрогавшийся проводник от нахлынувших внутренних эмоций невольно содрогнулся, точно не веря в своё неожиданное признание, после чего счастливо улыбнулся и полным благодарности тоном выдавил из себя:

      – Благодарю вас, бравые командиры, за то, что честь, отвага и храбрость для вас обоих являются не пустыми звуками. Это отрадно. Это…

      Возможно, проводник хотел ещё от себя добавить немало благодарственных и возвышенных слов, но не смог по той простой причине, что в момент возникшей, пусть и кроткой, словесной сумятицы в разговор молодых командиров и следопыта вдруг вмешался один из воинов отряда, который своим неудержимым и очень громким голосом завопил:

      – Декурион, что будем делать со всеми этими несчастными убитыми людьми? Захороним их? А то ведь закат уже близко! Надо что-то решать, командир!

      – Решать?! Здесь и так многое ясно и понятно. Да, солдат, ты прав, закат близится, а нам к утру нужно прибыть на место. Вернее, попытаться прибыть. Поэтому лишнего времени на захоронения у нас, к сожалению, не остаётся совсем. А, с другой стороны, с этими несчастными что-то надо бы сделать человеческое, они-то ведь пали как союзники Рима. В общем, решаю так: если всё будет с нами хорошо и боги даруют нам жизнь, то на обратном пути мы их всех и захороним. Кстати, а как ты думаешь, Алвиан, мы к утру к форту сможем прибыть?

      – Если ночь переживём, то обязательно прибудем, декурион!

      – Что