Немного о любви…. Сергей Федорченко

как особист, имел право выходить. Пользуясь такой возможностью, я иногда (если был без оружия) заглядывал в гарнизонный Дом офицеров, где был неплохой коллектив солдатской самодеятельности. Однажды, оказавшись на репетиции солдат-артистов, полушутя-полусерьёзно спел одну из любимых песен Марка Бернеса об эскадрилье «Нормандия». И неожиданно стал участником этого коллектива. Позже расширил свой песенный репертуар, стал читать стихи, прозу и даже вести концерты в качестве конферансье. Но вот закончились три года армейской службы. Я уже готовился паковать свой дембельский чемодан, когда меня неожиданно вызвал шеф – начальник особого отдела майор Дрешин. Это был настоящий боевой офицер, не единожды раненый, обладавший феноменальной памятью. Я дружил с его сыном – десятилетним Юркой, красивым, как девчонка, мальчишкой. Дрешин знал об этом и не препятствовал нашей дружбе. Больше того, относился ко мне как к старшему сыну, называя меня, если мы оставались одни, не по-уставному, а просто по имени.

      – Вот что, Сергей, – Дрешин приветливо посмотрел на меня и, поздоровавшись за руку, продолжил: – Только что мне звонил майор Крюков, ты его хорошо знаешь, это начальник гарнизонного Дома офицеров. Просил, чтобы я разрешил тебе провести у него сегодня концерт.

      – Но, товарищ майор… какой концерт? Через неделю я уезжаю, вы же знаете! Форму надо подогнать, собрать чемодан…

      – Всё успеешь. И чемодан собрать, и всё остальное сделать. Кстати, погоны пока не пришивай. Вот-вот выйдет приказ по штабу о присвоении тебе звания старшего сержанта, так что готовь широкие лычки. Ну всё! Концерт через четыре… – Дрешин посмотрел на часы. – …нет, через три с половиной часа. Там уже идут репетиции, не хватает только тебя.

      Спорить с шефом было бесполезно. Отказать ему я тоже не мог. И, прощаясь, спросил:

      – А почему такая спешка, товарищ майор? Всё так быстро, неожиданно?

      – Комиссия из Москвы нагрянула с проверкой. Куча полковников во главе с генерал-лейтенантом из Генерального штаба. Надо же их как-то повеселить. Командир дивизии полковник Замчалов решил устроить для них что-то вроде вечера отдыха, с концертом и танцами.

      Пригласили местных венгров, чтобы показать, как крепко мы с ними дружим. Да, чуть не забыл! Обязательно спой для мадьяр их любимую песню «Журавли». Она у тебя здорово получается, поёшь почти без акцента.

      …Со сцены мне хорошо были видны сидевшие в первом ряду московские полковники. Командира дивизии Замчалова среди них не было. «Странно, гости собрались, а хозяина нет», – подумал я. И вдруг увидел входящего в зал красавца-комдива. Высокий, под метр девяносто, всегда подтянутый и наутюженный, с неизменной Звездой Героя Советского Союза, он был любимцем всей дивизии. Молоденькие жёны лейтенантов, машинистки и телефонистки сходили по нему с ума и даже писали ему письма с признаниями в любви. Но полковник был твёрд и неприступен, как скала. Увлёкся он лишь однажды, ответив на страсть и чувства молодой красавицы Василисы – жены пожилого и сухого, как жердь, командира сапёрного батальона подполковника Гунько. Слухи о скандальном романе дошли до командующего Южной группой войск генерала армии Михаила Казакова. Наказание последовало тут же. Подполковник Гунько с неверной красавицей Василисой были выдворены в Союз, а командиру прославленной 27-й мотострелковой дивизии полковнику Замчалову задержали присвоение генеральского звания на неопределённое время. Жена Замчалова, врач, работала в дивизионном госпитале. Она была намного старше своего прославленного мужа и, по слухам, женила на себе молодого майора Замчалова в самом конце войны, выходив его после тяжёлого ранения. Детей у них не было, на людях они появлялись редко. Венгры относились к комдиву прохладно, и причины не любить русского красавца-офицера у них были. Ранней весной сорок пятого года он, молодой командир батальона, получил приказ захватить плацдарм на противоположном берегу реки, где окопались гитлеровцы. Плавучих средств в батальоне не было, и находчивый комбат, угрожая пистолетом, заставил жителей ближайших венгерских деревень разобрать на плоты собственные дома и постройки. Плоты были сколочены, батальон без потерь форсировал реку, выбил фрицев из насиженных окопов, обеспечив успех наступления целой дивизии. Замчалов получил звание Героя, а венгры – жалкие остатки своих жилищ и навсегда испорченное представление о великодушных русских солдатах.

      …Между тем Замчалов, чуть пригнувшись, прошёл к первому ряду, но, увидев, что он занят, вернулся и сел на крайнее место чуть позади. Теперь он был совсем близко от сцены, и я мог незаметно наблюдать за ним. Полковник прошёлся носовым платком по вспотевшему лицу, расстегнул ворот кителя и огляделся. Слева сидела красивая, совсем юная девушка-мадьярка. Комдив задержал на ней взгляд и, чуть наклонившись, что-то прошептал ей на ухо. Было видно, как, смутившись, девушка удивлённо посмотрела на офицера, но тут же отвернулась и продолжила смотреть на сцену. Мне даже показалось, что мы встретились глазами. Теперь я уже постоянно следил за ними. Замчалов без конца шептался (он неплохо говорил по-венгерски), не обращая внимания на то, что соседка окончательно растеряна. «Интересно, о чём может говорить советский полковник, командир дивизии, с юной венгерской девушкой? Неужели рассказывает какие-нибудь