Полуночная молитва. Михаил Пучковский

itle>

      Песни тёмного времени

      Яндекс-курьер

      Осень, тëмная осень. Неверный и робкий свет

      Небесами отпущен по малой ноябрьской квоте.

      Ты совсем заблудился в огромной чужой Москве,

      Пропадая на денной и нощной своей работе.

      Начинается утро с нихиль, с зеро, с нуля.

      С воронья за окном. И чего разорались, дуры?

      Увернись у метро от ментовского патруля,

      Переходом спеша, увернись от нескладной фуры.

      Осень, тëмная осень. Столица. Не Самарканд,

      Не Ташкент, не Хива. Прелый лист отдаёт бензином.

      Тарахтит и скрипит по колдобинам самокат,

      И фонтаном из луж обдают жёлтый плащ машины.

      Хорошо бы степной лисицей юркнуть в нору

      И, пригревшись, уснуть, хоть на часик,

      хоть на немножко.

      Эта жёлтая сумка несёт вековечный груз,

      Пахнет пловом узбекским для офисной мелкой сошки.

      На родной стороне, где чинара и чайхана,

      Там ленивый покой, там под утро не ждут повестки…

      По ночам город слышит, как близко гремит война.

      Липкий страх, словно уж, заползает в его подъезды.

      Стынет в пробках Москва. Мчится вскачь

      двадцать первый век.

      Это время торопится к дальней своей границе.

      И летит под дождëм заблудившийся человек

      Жёлтой птицей, нездешней тревожной птицей.

      Град обречённый

      Едкой пожарной гари серая пелена

      Душит усталый город. Капает пот за ворот.

      Тёмные одеянья, тёмные времена.

      Город по швам распорот.

      Уличный замер ток, и, требухой наружу,

      Пробки стоймя стоят, ноют о светофорах.

      То ли вооружён, то ли обезоружен,

      Город копает норы

      Словно гигантский крот, ищет в метро спасенья.

      Утром, ко злу слепа,

      В храмы спешит толпа.

      Спит под псалмы народ,

      И от кадила пятится,

      Не отличая Страстной пятницы от

      Вербного воскресенья.

      С этой земли куда ждём не дождёмся визы?

      Выключи навсегда лающий телевизор,

      Тонет благая весть в белом медийном шуме.

      Господи, помяни сирых и неразумных.

      Господи, помяни дымом войны копчëных.

      Господи, сохрани

      Град обречённый.

      Тёмное время

      Тлеют тëмные дни, как пожарные угли,

      Капают дни тревог, как с потолка вода.

      Как их прожить – ответ не вычитать, не нагуглить…

      Что выбираем, если в дом наш пришла беда?

      Кто-то стоит один, кто-то бежит со всеми,

      Кто-то стенает, что дни его сочтены.

      Что же делали вы в самое тёмное время?

      Что вы делали в дни той позорной войны?

      Одни убеждённо скажут: мы болели за наших.

      Мы желали победы, нас не прельстишь «ничьей».

      Кто-то мог бы сказать, но никогда не скажет:

      Мы ушли воевать, стали сырой землёй.

      Для равнодушных глаз стали мишенью в тире,

      Меткой, засветкой. Дымом под синевой небес.

      Скажет кто-то из нас: мы молились о мире,

      Не принимая зла, мир сохраняли в себе.

      Кто-то решил, что те, другие – совсем не люди.

      Кто то совсем забыл, что он и сам – человек.

      Кто пред Тобою прав – Милостиве, рассудишь.

      Воля Твоя крепка да будет на всë вовек.

      1939

      Снова пожарами ночь занимается,

      Тёмная, злая.

      Спят горожане. И не просыпаются,

      Строем шагая.

      Дрёма под утро, ночами – бессонница,

      Полная дыма.

      Места недоброго нам и не вспомнить, где

      Сбились с пути мы.

      Время ушло. Да уже и не вспомнишь, как

      Выбрали нашу

      Лиха и горя от края до донышка

      Полную чашу.

      Утро бренчит на рояле простуженном

      Венские вальсы:

      «Спи на рассвете, затюканный труженик,

      Не просыпайся».

      Дымом окутаны всплески сознания,

      Гарью объяты.

      Как тяжело просыпаться