Иерусалим. Сельма Лагерлёф

глаз от книги.

      – Никакого смысла его просить, – сказала Гертруд таким странным тоном, что Ингмар невольно на нее посмотрел.

      До чего ж Гертруд красива, просто ужас! Особенно после танцев. А сейчас глянула гневно, поджала губы и отвернулась. Как она, наверное, его презирает! Скучный, надутый, некрасивый. И глупый – даже не соображает, как хорошо быть молодым.

      Что еще оставалось Ингмару, как не согласиться?

      Пару дней спустя Гертруд с матерью сидели вечером в кухне и ткали. Внезапно Гертруд заметила: мать забеспокоилась. Остановила станок и прислушалась.

      – Не понимаю, что за звуки. Ты разве не слышишь, Гертруд?

      – Почему ж не слышу? Там кто-то есть. В классе над нами.

      – И кто же это может быть? В такое-то время! Нет, ты только послушай, что там творится!

      И в самом деле: топот, прыжки, беготня.

      Им стало не по себе – и Гертруд, и матушке Стине.

      – Никого там нет… – прошептала мать.

      – Но кто-то все же есть!

      – Никого не может быть! – повторила матушка Стина с нажимом. – А я слышу эту возню каждый вечер. После ваших танцев.

      Гертруд сообразила: мать боится привидений. А не дай Бог уверится – прощай, танцы. Кому понравится, когда у тебя над головой пляшут привидения?

      Она решительно встала из-за станка.

      – Пойду погляжу.

      Но матушка Стина успела ухватить ее за юбку.

      – С ума сошла! Не позволю.

      – Мамочка, надо же узнать, как и что? Не дрожать же каждый вечер от страха!

      – Так… хорошо. Пожалуй, ты права. Пойдем вместе.

      Тихо, стараясь не топать, поднялись по лестнице. Дверь открыть не решились. Матушка Стина присела на корточки и заглянула в замочную скважину. И смотрела довольно долго, время от времени давясь от смеха.

      – Кто там, мамочка? – Гертруд несколько раз легонько подтолкнула мать. – Кто там? Что там?

      – Сама посмотри! – Мать сделала страшные глаза. – Но чтоб ни звука!

      Гертруд нагнулась и заглянула в скважину. Учительский стол и парты сдвинуты в стороны, поднялись тучи пыли – никто не двигал мебель уже много лет. И в облаке мерцающих в закатном солнце пылинок, сжимая в объятиях стул, кружится Ингмар.

      – Он что, спятил? – вырвалось у Гертруд.

      Мать приложила палец к губам, взяла Гертруд за руку и потащила вниз по лестнице. И только там расхохоталась, да так, что никак не могла остановиться.

      – Он… учится… танцевать! – сказала она сквозь смех. – Раз уж обещал пойти с вами в бэлвэдэр, хочет научиться танцевать. Напугал до смерти. Слава Богу, мальчику тоже хочется быть молодым. А как же еще? – Матушка Стина внезапно сделалась серьезной. – Что ж он, не человек, что ли! Но смотри, Гертруд! Никому ни слова!

      И вот наступила суббота. Молодежь собралась на крыльце школы. Стина придирчиво всех оглядела. Как же хороши, прямо сияют. Мальчики в желтых кожаных брючках и зеленых домотканых жилетах поверх ярко-красных рубах. А Гертруд и Гунхильд надели кофты с широкими белыми рукавами, шали в