Жена странного человека. Александр Вин

мнение меня уже не интересует. Деньги твои, воля – моего клиента. И я её выполню.

      Затмение. Не на минуты, а на долгие годы.

      У зимнего окна, в кресле, – женщина с всё ещё светлым лицом, рядом седеет крупной мордой медленный и мудрый пёс…

      Гулко бьют кабинетные часы, в окружающем сумраке пахнет старой пылью, человек в чёрных одеждах привычно ровно читает стандартные строки. Нотариус бесстрастен, он давно высох лицом от постоянных прикосновений к людской жадности и злобе, но всё-таки, длинно и бегло перечитывая права, имущество и деньги, которые мистер Вэн когда-то оставил после себя, останавливается на одной из строчек завещания. Хмурится.

      Имя.

      Нотариус подносит лист дорогой бумаги под свет бронзовой настольной лампы, ещё раз беззвучно шелестит губами, оборачивается на календарь, и повторно читает странное имя.

      – Говорят, он хотел продолжать иногда здесь работать…

      Секретарь учтиво прикрыла за собой дверь и, удивляясь никогда не виденному, потрогала ладонью большое голубое стекло.

      – Ничего не изменилось. Это хорошо.

      Высокий юноша со стремительным взглядом прошёл вдоль стен кабинета, встал у тёмного стола, поднял и положил на место карандаш.

      – Вам принести кофе, мистер…?

      – Я – мистер?! Просто – Гленарван. Да, пожалуй, лучше начать с кофе.

      Призывно, с радостным отчаяньем нового дня и новых смелых дел, встрепенулся внизу, под самыми окнами Башни, гудок маленького рейдового буксира.

      Тёплые камни

      Король с жадной злобой мстил своему народу.

      Как тёмные волки рыскали его подручные по городам и селениям некогда славной, богатой и трудолюбивой страны. Тучные поля вконец истощились, люди, ещё совсем недавно радостные, теперь каждый день кричали от боли пыток, женщины сохли в горьких слезах, дети голодали, мужчины умирали на чёрных кострах инквизиции.

      Страх жил в каждом.

      Вельможи тряслись из-за своих больших денег – если их казнили в тюрьмах, то все богатства доставались королю и церкви.

      Простолюдинов хватали, сжигали и топили в кровавых реках для порядка, чтобы не смущали речами соседей, и десятина их имущества всегда отходила доносчику.

      Страшным было случайно услышать что-то опасное в родном, ещё вчера близком и счастливом дыхании…

      В тот ранний рассветный час низкую приморскую равнину продолжал убаюкивать розовый туман цветущего майского шиповника.

      По большой дороге, ненароком касающейся окраины рыбацкой деревушки, двигалось медленное общественное стадо: гулко перекликались коровы, звенели тонкими голосками овцы и козы, хрипло отзывалась старая собака.

      Пастух шёл позади, ступая босыми ногами по прохладной пыли.

      Несколько ночей подряд совсем близко гремели раскаты королевских орудий; люди, покинувшие где-то свои городские дома, бежали, спешили уйти подальше от сражения, многие плакали, опечаленные тем, что далёкие повстанцы из последних сил держатся, прижатые к невысоким и ненадёжным береговым скалам. На пути из столицы