Жена странного человека. Александр Вин

Лишь несколько технически необходимых людей могли с уверенностью утверждать, что были там и видели прочно стоящего на светлом ковре, лицом близко к невидимому стеклу, серебряного человека.

      Крупная фигура, всегда в сером костюме, резкие черты волевого бледного лица, седые вьющиеся волосы – мистер Вэн действительно походил на серебряное изваяние, оттенённое чёрными линиями.

      Профиль, сплошь из презрения, и надменная губа – одинокий волк, однажды почувствовавший вкус бурной финансовой крови и никак не желающий остановиться, разжать всё ещё тугие клыки.

      Тысячи людей во всем мире работали на мистера Вэна, не зная о нем ничего и даже не догадываясь о том, что он есть. Моряки разных стран, английские докеры, аргентинские шахтеры, даже те, важные, в столицах, имеющие такое образование и манеры, которых у мистера Вэна никогда в жизни не было.

      Протрубил на военном корабле вечерний рожок, означая правильный заход солнца, через несколько минут и сам оранжевый шар упал на нить далёкого горизонта.

      Мистер Вэн вздохнул, опустил напряжённые плечи. Постоял у окна, перешёл к столу, перенёс откатившийся в сторону карандаш на положенное тому место.

      Помедлив сел. Достал из стола толстую тетрадь в кожаном переплёте, попробовал читать, листая. Отложил. С излишней осторожностью, почему-то оглянувшись на дверь, отыскал в нижнем ящике стола очки и неуверенно устроил их на переносице.

      Набрал телефонный номер.

      – Добрый вечер. Мне необходимо услышать Аду. Да, рекомендовали…

      После недавней смерти жены он часто вспоминал их общую юность – и всегда мрачнел от осознания потери. Лучше её не было… Никого, кроме жены, не было в жизни мистера Вэна.

      Он, начинающий журналист, и она – рыжее счастье.

      Он, обнимая по утрам весь мир, покупал для неё маленькие чудесные цветы у добрых торговок на ближних рядах, а она, смеясь, всегда и при всех утверждала, что случайно нашла себе самого лучшего.

      Он пытался тогда быть писателем – и рукописи в карманах его плаща не слишком часто встречались с медными монетами.

      Угнетаемые невозможностью жить так радостно, как требовала их молодость, они решились, и он ушел в рейс, в Атлантику, на путину. Три месяца удивлялся в редких письмах, что деревянные бочки в трюме сейнера пахнут лесными грибами и осенью, а когда под конец чуть не сошел с ума от горя разлуки, поклялся и ей, и себе, что всегда – понимаешь, всегда! – они будут вместе.

      Он обещал ей всё-таки стать известным, для заработка днем гнул спину на разгрузке портовых вагонов, а вечерами на крохотной кухне писал про океаны…

      Потом были громкие и отчаянные дела в профсоюзах, затем – собственный бизнес. Он рвал конкурентов, мстя всем за голодное начало собственной жизни и за бедные платья её, когда-то восемнадцатилетней.

      Два месяца назад, в минуту, последнюю для принятия таких решений, он, очнувшись от наваждения обыденных дел, распорядился сбить уже готовые стальные буквы с бортов нового танкера, построенного