Именем Земли (сборник). Сергей Лукьяненко

через сутки после смерти своего первого владельца… примерно. Ты не помнишь, когда вы его убили?

      Я никогда не видел, чтобы папа так сильно бледнел. Через мгновение он уже стоял рядом – и сдирал браслет с моей руки.

      Я взвыл. Мне было очень больно и немного обидно, что мой умный папа делает такую глупую вещь.

      – Папа, его не снимешь. Он же на мальчишку рассчитан… Пап, ты не помнишь, у него не было родинки на левой щеке?

      Папа взглянул на часы. И подошел к видеофону. Я решил, что он собирается куда-то звонить, но ошибся. Ударом руки папа пробил деревянную облицовочную панель слева от экрана. И вытащил из маленького углубления пистолет с длинным, зеркально поблескивающим, топорщащимся теплоотводами стволом.

      Вот теперь мне стало страшно. Десантник, хранящий дома исправное оружие, подлежал увольнению из Десантного Корпуса и крупному штрафу. Если же оружие использовалось – тюремному заключению.

      – Пап… – прошептал я, глядя на пистолет. – Папа…

      Папа подхватил меня, перекинул через плечо. И побежал к двери. Он ничего не говорил – наверное, уже не было времени. Потом мы бежали через сад.

      Потом папа запрыгнул в кабину флаера и начал набирать на пульте программу экстренного взлета. Меня он швырнул на заднее сиденье, через секунду бросил туда же пистолет и аптечку.

      – Введи себе двойную дозу обезболивающего, – приказал он.

      Несмотря на страх, я едва не рассмеялся. Обезболивающее перед взрывом плазменного заряда? Все равно что веером обороняться от носорога.

      Но я все же достал две крошечные ярко-алые ампулы. Раздавил в кулаке, сжал пальцы, чувствуя, как лекарство морозным холодком всосалось в кожу. Голова слегка закружилась.

      А папа управлял флаером, ведя его на предельной скорости. За прозрачным колпаком кабины выл рассекаемый воздух. Неужели он думает, что нам где-то помогут? Успеют помочь?

      Флаер затормозил. Завис в воздухе. Визг форсированных двигателей перешел в мягкий гул. Мы парили в ночном небе, два человека в крохотной скорлупке из металла и пластика.

      – Мы над озером, – сказал папа и непонятно пояснил: – Над лесом нельзя, уйма зверья погибнет. Звери-то ни в чем не виноваты.

      Он что-то нажимал на пульте, набирая незнакомые мне команды. Недовольно пискнул блок безопасности, и колпак кабины медленно откинулся. На километровой высоте!

      Нас гладил прохладный ночной ветерок. Слегка пахло водой. И озоном, проклятым озоном – не от браслета, конечно, от работающих двигателей.

      Папа перебрался на заднее сиденье. Флаер слегка качнулся, и я увидел внизу тускло мерцающую водную гладь.

      – Руку, – скомандовал папа. И я послушно положил руку на бортик кабины. Папа сел рядом, всем телом прижимая меня к спинке сиденья. Взял за руку – мои пальцы утонули в папиной ладони. Она была очень холодной. И твердой, как ткань защитного комбинезона. – Не бойся, – сказал папа. – И лучше не смотри.