Проект «Ода». Илья Воробьев

будет много, – продолжает Ханебо. – Если сделать недостаточно, тогда и суть такого идеала не будет удовлетворена. Когда роботов много и они умеют мыслить, всегда существует опасность их мятежа.

      – Перчатки по-прежнему будут у нас. Они не избавятся от программ в своих чипах, – отвечаю я вяло.

      Мне кажется, с Ханебо бесполезно спорить. Любые наши разговоры заканчиваются тем, что я принимаю его позицию. Нет, он никогда не давит и принуждает. Просто он всегда находит, чем разбить твой аргумент, и выдаёт свой, который ты ничем разбить не можешь. А рационалисты вроде нас с Ханебо привыкли держаться только обоснованных мнений. Ведь именно такой подход и привёл человечество к процветанию.

      – А как люди избавляются от неправильно работающих органов и продолжают жить? – парировал Ханебо. – Произвести нужный чип и трансплантировать – это несложная задача для будущего робота.

      Ну вот, я же говорила. Мне нечего ответить.

      Я поворачиваю голову и улыбаюсь одними губами.

      – Наверное, ты прав, дорогой.

      Он видит фальшь моей улыбки, и глаза его тускнеют.

      Пальцы замерли, и в зал прокралась тишина. Мои губы расслабились. Мне стало горько и тяжело от своей бездушности, грудь словно разъедало кислотой. Но было и обидно от того, насколько Ханебо недосягаем для меня. Меня не волновало его тело: женское тело всегда изящнее и красивее мужского.

      Разум. Выдержка и разум.

      Впрочем, это мои проблемы. Я не имею права выливать свою слабость на Ханебо, словно помои.

      – Ханебо, – зову его я.

      Он живо поднимает голову, и глаза его светятся словно звёзды.

      – Помнишь прошлогоднюю конференцию в Каире?

      – По робототехнике, где нам пришлось выступать с чёртовым роботом-кошкой?

      – Ага. Мне вспомнился тот молодой профессор, который ещё выступал на тему перспектив искусственного интеллекта. Немец. Как его – Тиэль?..

      – Тиэль Бахвальд, – говорит Ханебо и вновь заливает наш тихий зал мелодией.

      Она энергичная, быстрая… Резкая. Одна из композиций Шостаковича. Нужно играть на струнных, чтобы воспроизвести эти эмоциональные каскады, но фортепьяно, мне кажется, не очень подходит.

      – Да, Тиэль Бахвальд, – протягиваю я, глядя в потолок. – Он совсем ещё мальчишка, правда?

      – Зато амбициозный и любознательный.

      – Не внушает тебе опасений?

      – Внушал бы, если бы работал не просто в Кёльнском университете. Его интересы едва ли выходят за пределы научных, – говорит Ханебо.

      Вдруг звонит его телефон, и струнные раскаты утихают.

      Ханебо издаёт утвердительные звуки, глядя то в потолок, то на меня, убирает телефон и приказывает:

      – Одевайся. Он здесь.

      Я скользнула на пол и пробежала на цыпочках в другой конец зала, где лежала моя одежда. Паркет приятно холодил пальцы. Я быстренько влезла в накидку по типу древнеримской туники и вместе с Ханебо пошла заваривать гостю чай.

      Сеня зашёл к нам на кухню без стука, и по случаю